500 - [12]

С ним-то Гулд должен был выдать нам именно ту резолюцию, что нам требовалась.

— Что ж, это уже вселяет надежду, — сказал Маркус.

Даже при всем изучении материалов и многочисленных интервью я слабо представлял этого мужика и то, что им двигало, пока не увидел его воочию. Я мог бы долго распространяться о Гулде. Я знал, в какую школу ходят его дети, на какой машине он разъезжает, где он устраивает банкет по случаю своего юбилея и куда катается обедать. Разумеется, откушивал он в самых престижных заведениях: в «Централе» у Мишеля Ришара, в «Прайм-Рибе» и «Пальме». Хотя регулярно, через вторник, Гулд посещал «Файв гайз» — заведение, специализирующееся на гамбургерах.

Когда спустя неделю я положил перед Маркусом новую записку, он сказал, что я определенно расту, после чего проводил меня в апартаменты Дэвиса. Тот велел Маркусу подождать снаружи. Примерно такой кабинет университетского препода я и ожидал увидеть у него в Гарварде, хотя, конечно, вкус у Дэвиса оказался куда утонченнее, нежели могло предложить мое воображение. Три стены от пола до потолка были заполнены книгами — причем не кожаными муляжами корешков, а явно прочитанными томами. Вся мебель была красного дерева. На «стене почета» красовались вашингтонские мандаты, а также фотографии с улыбками и рукопожатиями всех влиятельных персон, каких я когда-либо видел. Там были снимки с главами государств, сделанные десятилетия назад, — причем не фотки типа «два парня в дорогих костюмах занимаются благотворительностью». На одном Дэвис — моложе меня нынешнего — катает в боулинге шары на пару с Никсоном, на другом рыбачит с маленькой лодочки с Джимми Картером, на третьем катается на лыжах с…

— Это римский папа? — непроизвольно брякнул я, не успев сдержать удивление.

Дэвис стоял за своим столом. И выглядел отнюдь не радостно.

— Гулд не реагирует, — сказал он мрачно.

Мою докладную записку с «заточенными» на Гулда доводами они передали торговой группе, воюющей против Кайзера, и те изложили свое дело рабочей группе Гулда. У Дэвиса имелись свои люди в Министерстве торговли, которые тут же сообщили бы ему, если б лед тронулся. Гулд не отступился ни на йоту.

— Я поработаю еще, — сказал я.

Он поднял со стола мою записку:

— Работа твоя безупречна, — произнес он таким тоном, каким обычно комплименты не говорят, и выдержал минутную паузу. — Но у меня этажом ниже уже есть сто двадцать человек, способных выдать безупречный результат, и больше таких мне не требуется. Тебе известна стоимость данного контракта?

— Нет.

— Мы подписали соглашения с каждым производством в отдельности и связанной с ними торговой группой. Сорок семь миллионов.

У меня кровь отлила от лица. Несколько мгновений Дэвис изучающе глядел на меня.

— Мы тут не за часы деньги получаем, Майк. Выиграем — получим сорок семь миллионов. Нет — не получим ничего. И мы не должны проиграть.

Он подступил ближе, вперил в меня взгляд:

— Я изрядно рискую с тобой, Майк. Я нанял тебя вовсе не из тех соображений, по которым беру остальных. Ты весьма необычный кандидат. И я опасаюсь, что дал с тобой маху. Докажи мне, что я не ошибся. Что ты можешь мне предложить, чего не могут другие? Покажи мне нечто большее, чем безупречную работу. Удиви меня.

Лучше вообще не иметь ничего, нежели что-то обрести и внезапно упустить из рук. Работая у Дэвиса, я постоянно думал, что все получаемые мною деньги и привилегии — всего лишь ошибка, которую вот-вот исправят.

Я не смел и помыслить, что все это — мое, что теперь это — часть моей жизни. Порой человеку случается набрести на что-то, чего ему хотелось всей душой, в чем он действительно нуждался. И если все вдруг полетит в тартарары, второй раз такое ему уже не светит.

Я в этом смысле не явился исключением. Такой момент наступил для меня где-то в августе, спустя три месяца после переезда в Ди-Си. Я шагал по Маунт-Плезанту в десяти минутах ходьбы от офиса компании. В этом районе была одна главная улица с восьмидесятилетней пекарней и скобяной лавкой, которой тоже стукнул уже не один десяток лет. Там обретались итальянцы, греки, потом латиносы нашли там для себя первое пристанище в округе Колумбия — так что это местечко казалось маленькой деревней. Чуть в стороне от главной улицы уже высились леса, и я ощущал себя как за городом. Проходя мимо маленьких жилых домишек, я увидел один, сдающийся внаем, на две комнаты, с террасой и задним двором, откуда открывалась чудесная перспектива парка Рок-Крик — пояса лесов и речушек, разрезающего округ Колумбия с севера на юг. Как-то вечером, прогуливаясь мимо того самого дома, я увидел за ним, во дворике, целое семейство оленей — ничего не боясь, они спокойно провожали меня взглядом.

Это решило все. Собственного дворика у меня не было с двенадцати лет. У отца имелся какой-то постоянный доход — хотя я понятия не имел, откуда поступали эти деньги. И вот однажды мы переехали из квартирного комплекса в Арлингтоне, где я вырос, — который выглядел как мотель и в котором, помнится, постоянно воняло газовыми горелками и чьей-то стряпней — в Манассас, где поселились в небольшом одноэтажном загородном доме. Знаю, это немного сентиментально, но там, во дворике, у нас были качели, сделанные когда-то из алюминиевых трубок, драные и обшарпанные, об которые, неудачно схватившись, можно было ссадить ладони. Жили мы там не так уж долго, но я помню те летние вечера, когда мои родители с парой друзей сидели вокруг кострища, беспечно смеясь и попивая пиво. Я весь вечер проводил на качелях, раскачивая их, точно двигателем, своими маленькими ножками, — и я подлетал высоко вверх, выше перекладины, и выглядывал над верхушками деревьев. В какой-то момент я оказывался в невесомости, и цепочки качели провисали — и, могу поклясться, тогда я едва не улетал в темное ночное небо…