5 декабря 1965 года - [28]

Развернули плакаты. Лозунг, который держал Алик, я не успела увидеть, но разглядела другой: «Требуем гласности суда над Синявским и Даниэлем». Кажется, один конец этого лозунга держал Титов, и возникло секундное замешательство: кто будет держать второй конец? Потом кто-то (не помню кто) его подхватил. Парень, который пришел с Асарканом, по-моему, тоже схватил один лозунг; слава Богу, он успел потом вовремя смыться, его не задержали. Лозунг, который я разглядела, продержался около минуты.

Вдруг раздался резкий звук разрываемой бумаги, кто-то в штатском подлетел сзади, выхватил плакат и, по-моему, разорвал его пополам. Тут же Титова и еще кого-то схватили под руки и грубо (как мне показалось, выламывая руки) потащили к машине. Засверкала вспышка фотоаппарата. Но кто снимал — ГБ или иностранные корреспонденты, — я понять не успела.

Как взяли Алика, я не видела. Как Галансков влезал на парапет, тоже не помню. Все это производило какое-то чарующее впечатление. Да, у меня было четкое ощущение, что я присутствую при некотором историческом событии. Я видела мельком Наташу Садомскую. Видела Вику, жену Алика. Она спрашивала, где Алик, металась по площади.

Саша Асаркан, не оставляя своего иронического тона, заметил: «Честно говоря, я думал, что это будет гораздо менее эффектно», — и спросил меня шепотом: «Вы едете к Юрке (Айхенвальду)?» Я ответила: «Да». Мы с Асарканом пошли в кофейню на Пушкинской площади и выпили кофе, после чего он поехал домой и доложил Айхенвальду по телефону, что я жива-здорова и собираюсь к ним. А я из любопытства вернулась на площадь, нарушив тем самым единственное указание в Гражданском обращении, где рекомендовалось разойтись сразу после митинга.

Площадь все еще кипела, кто-то подошел и сфотографировал меня в упор (это были явно не иностранные корреспонденты!). А затем я встретила человека, которого никак не ожидала там встретить: это был Всеволод Андреевич Дарвойт[51], инженер-электрик и большой театрал. Мы до этого встречались всего один раз случайно в Средней Азии, но он обладал столь породистой внешностью, что я узнала его мгновенно. С ним была молодая девушка — Галя Носова[52] (впоследствии жена Венедикта Ерофеева). В.А. предложил пойти к нему попить кофейку. Я отказалась, ибо спешила к Айхенвальдам.

Затем я увидела С.Я., моего старого товарища по мехмату. Я знала его как молчаливого и надежного парня, много ходившего в трудные походы в горы и в Приполярье. Там он был великолепен. Я рассказывала ему о предстоящей демонстрации, но отнюдь не приглашала туда. И, к сожалению, не позаботилась о его просвещении на случай задержания, ибо находилась под гипнозом его бесспорной человеческой надежности в походах.

Вместе с С.Я. мы окончательно покинули площадь, перешли улицу Горького и направились в сторону центра. Вдруг примерно напротив кинотеатра «Центральный»[53] (кажется, там был магазин «Одежда») нас крепко схватили за руки два парня и сказали: «Садитесь в машину». Все это произошло настолько быстро, что мы не успели даже крикнуть. С.Я. пытался сопротивляться. Он сказал: «Что вы хватаете, вы что, пьяные?» Я, кажется, не сказала ничего, но считала, что всему конец, что это арест.

Нас привезли в 50-е отделение милиции, буквально в двух шагах от места нашего задержания. Там оказалось еще человек двадцать задержанных, среди них — Галя Носова; больше я никого не знала. У нас потребовали паспорта. С.Я. предъявил паспорт и сказал: «Ира, я потерял работу». Его работа считалась идеологической: он работал в Доме пионеров, в клубе юных космонавтов, имел дело с молодежью.

Через некоторое время меня пригласили — по-моему, первой из всей компании. В комнате, в которую я вошла, было несколько мужчин и одна женщина. Один мужчина начальственного вида сидел за столом. Он спросил меня, какими судьбами я оказалась на Пушкинской площади. Я ответила, что просто гуляла в выходной день.

— Знаєте ли вы Вольпина?

Я ответила, что он учил меня математической логике. Дальше он назвал серию фамилий, которых я тогда не знала: Строева, Батшев и т. д. Об организации демонстрации я, естественно, тоже «ничего не знала».

Женщина, представившаяся преподавательницей университета (думаю, что это была упоминавшаяся многими Елена Борисовна), стала говорить, что она не понимает, чего мы добиваемся: «Что за глупый лозунг — «гласность суда»? Зачем требовать то, что и так будет выполнено?»

«Это провокация! — сказал мужчина за столом. — Что это за демонстрация, где главные организаторы — все шизофреники! А собрались случайные люди: пьяницы, хулиганы и даже проститутки!» Мои собеседники не скрывали, что сомневаются в моей искренности. «Мы вас заметили на площади. Вы были очень взволнованы, и вы явно ждали Вольпина. Хорошо, допустим: вы ничего не знали о демонстрации; но о чем вы говорили с Вольпиным на площади?» Тут я не знала, что сказать, и отказалась отвечать.

Уговаривали долго. Все удалились, пришел какой-то другой чекист, рыжий и непрезентабельный, который меня чуть не час уговаривал: «Что вы упираетесь? Добро бы вы были физически неполноценная, а не такая дивчина!» Были полуугрозы: «Мы бы хотели, чтобы этот разговор кончился здесь, а не в другом месте. Вы нас понимаете?» Между делом сообщили, что они и так «всё знают», что чуть ли не Вольпин им все и рассказал.