5 декабря 1965 года - [27]

Из воспоминаний Евгения Кушева [47]

Сквер вокруг пушкинского памятника запружен людьми. Все чего-то ждут.

Атмосфера нервная, воздух словно наэлектризован. Впрочем, быть может, нам это только кажется. Быть может, все эти люди пришли сюда, не зная ни о каком митинге, а просто так — поразмяться, проветриться. Но все же чувствуется какое-то напряжение, томительное ожидание событий. Да и непривычно много людей, слишком много.

Снуют какие-то типы в бесформенной одежде и в шапках «пирожком». Физиономии наглые, манеры хамоватые, а глазки зыркают по сторонам. Ну, ясное дело, стукачи. Глядим на Пушкина. Пушкин — на нас. Часы показывают ровно шесть. Наступает неумолимая тишина. Отчетливо слышны какие-то пьяные вопли со стороны здания «Известий», гул публики у кинотеатра «Центральный»…

В таком молчаливом оцепенении проходит несколько минут. Женщина, где-то совсем близко, отчетливо произносит: «Пора уходить, все равно ничего не будет. Холодно». Но ее друзья не уходят. Стоят, мнутся с ноги на ногу. Но вот происходит какое-то легкое движение в толпе. На часах — шесть часов десять минут.

И вдруг перед самым памятником, над головами собравшихся, взмывают вверх два белых транспаранта. В свете прожекторного луча ясно различимы надписи: «Уважайте собственную конституцию!», «Требуем гласного суда над Синявским и Даниэлем!».

Сначала — какой-то шок. Потом вся площадь устремляется к демонстрантам. Толкотня, давка. Случайные прохожие интересуются: «Что происходит? Скажите, что происходит?» Никто им не отвечает.

Стукачи, словно с цепи сорвавшись, врезаются в толпу. Их много. Работают кулаками. Все ужасно злые. Транспаранты сорваны. Что происходит там, впереди, разглядеть не удается. Людской водоворот. Опять вопросы: «Что происходит?» Ответ: «Демонстрация». Снова вопрос, полный недоумения: «Какая демонстрация?!»

Пронзительный крик. Возгласы: «Отпустите женщину! Стыдно!» Серые фигуры волокут девушку лет двадцати. Толпа нехотя расступается. Девушку впихивают в легковой автомобиль. Через заднее стекло видно, как она распахивает противоположную дверь, выскакивает и смешивается с толпой. Стукачи в явном замешательстве. Страшно суетятся, ругаются между собой. Видно, впервые пришлось иметь дело с уличным митингом. Отсутствует еще «опыт». Но вот они ухватили еще кого-то. Остервенело тащат по мостовой молодого человека в сером пальто. Он без шапки. Не сопротивляется, но громко повторяет одно и то же: «Мы требуем, чтобы вы соблюдали свои же собственные законы. Конституция гарантирует свободу демонстраций». Его вталкивают в машину, окруженную на этот раз плотным кольцом стукачей, и увозят.

«Кого это? За что?» — спрашивает пожилой мужчина с армейской выправкой[48], свидетель происшедшего. «Воришку поймали, в карман залез», — благосклонно роняет некто «в штатском», рыжеватый и в золотых очках. «Нет, вы лжете, — горячится свидетель, — я своими глазами видел, что этот молодой человек читал конституцию». Но тут уже некто в штатском грозно рычит: «Проходите, гражданин, пока вас самого не забрали!» Но гражданин не унимается: «Пожалуйста, хватайте меня! Ведите меня к этому юноше! Я не знаю его, но он — мой друг!» Собираются люди. Их сочувствие тоже на стороне юноши. Назревает крупный инцидент. Некто в штатском предпочитает удалиться…

Впоследствии я познакомился с «воришкой». Им оказался Юрий Галансков, поэт, публицист, топкий и честный человек. Его замучили в концлагере. Познакомился я и с тем «в штатском». Он допрашивал меня спустя год с лишним, когда на этот раз уже меня приволокли с площади Пушкина на Лубянку. Это был генерал, тогда еще полковник госбезопасности Абрамов[49], чтоб ему провалиться! А вот имя смелого свидетеля так и осталось неизвестным.

Из воспоминаний Ирины Кристи [50]

Итак, где-то в 5.30 вечера 5 декабря 1965 года я с невинным видом стояла около памятника Пушкину. Стали появляться люди, по виду тоже «наблюдатели», всего человек шестьдесят. Помню одну даму с лыжами и в лыжном костюме (позже я узнала точно, что эти лыжи были только декорацией).

Появился Саша Асаркан, друг Вольпина и Айхенвальда, сидевший при Сталине в Ленинградской тюремной психиатрической больнице, театральный критик, еще один «гений», человек над схваткой — наш общий учитель жизни. Асаркан — яркий, блестящий, ироничный — уж конечно, пришел как наблюдатель, и был уверен, что никакой демонстрации не будет, что никому не дадут ни рта раскрыть, ни лозунги развернуть. Но все-таки он пришел.

Он привел с собой какого-то парня, который держал в руках не то коробку с тортом, не то коробочку конфет и, по-моему, никакого отношения к демонстрации не имел, даже на уровне любопытства. Саша спокойно представил нас друг другу, вел себя так, как будто мы на самом деле на прогулке. Мне он сказал: «Ира, не уподобляйтесь суетливым дамам-активисткам». Его тон действовал успокаивающе.

Через некоторое время появились Алик Вольпин, Юра Титов (остальных не помню). Я несколько изменила своей позиции наблюдателя и поздоровалась с Аликом, который публично поцеловал мне руку посреди кольца стукачей. Позже он называл это «поцелуем Иуды», но я не в претензии, ибо не уверена, что в этот момент хотела остаться просто наблюдателем. Я спросила Алика, будут ли лозунги; он сказал, что будут.