5 декабря 1965 года - [30]

Ты, риза чистая Христа…[60]

Ф.И. Тютчев

<…> Публика собралась молодая, в основном студенты, художники, поэты. В то время сильно опасались, что власти в обход советской конституции и существующих законов устроят тайное судилище над Синявским и Даниэлем, и целью митинга было потребовать соблюдения законов и гласности суда над писателями.

К назначенному времени начал собираться народ. Сидели скромно на лавочках, будто просто отдыхающие, стояли кучками возле памятника, ходили по окраинам площади, посматривая издалека, — что-то будет?.. Народу становилось все больше и больше, а митинг не начинался. Некоторые уже решили, что он не состоится совсем, и хотели уходить. Как вдруг что-то случилось: все побежали, потянулись к центру, где над давкой людей взметнулся и тут же был погашен, прижат к земле, разорван и спрятан бумажный плакат, призывавший к соблюдению советской конституции. Дюжие молодцы в штатском — агенты КГБ — вырывали по одному человеку из горстки ухватившихся друг за друга участников «митинга», вели к легковым машинам, стоявшим тут же, затаскивали в них, и машины с легким шумом уносились от глаз удивленных и ничего не понимающих обывателей.

Из воспоминаний Юрия Глазова [61]

И наступил приснопамятный День сталинской Конституции — 5 декабря 1965 года! Могли покойный вождь полагать, что тот основной закон, который он даст стране и миру как новую потемкинскую деревню, — мог ли он, бедный, предполагать хотя бы в уголке своего досужего на такие догадки ума, что каким-то людям, прошедшим великолепную школу в советских психиатрических больницах, придет в голову отстаивать букву Конституции, великодушно предоставляющую советским гражданам право на демонстрации, свободу слова, совести, организаций? Мог ли он предполагать, что каким-то людям, знающим назубок ту Конституцию, которую он дал народу для «чистой мебели», придет в голову писать трактаты в защиту самой демократической Конституции и даже демонстрировать? Ведь скольким людям, ссылавшимся на статьи 124 и 125 Закона, уверенные в своей правоте и безнаказанности лейтенанты-вохровцы говорили, мусоля в уголке рта «Казбечину» или «Беломор», что Конституция написана для дураков и для заграницы! И ведь скажут же в отделении милиции вечером того дня сыну сердечного русского поэта-анархиста Александру Есенину-Вольпину, ссылавшемуся на свое право демонстрировать, дарованное ему 125 статьей Конституции, — скажут же ему ответственные люди с укоризной и искренней надсадой: «Ведь мы с вами говорим серьезно!», ибо ссылки на Конституцию даже сами власти рассматривали до недавней поры как несерьезные.

Каждый, в ком сохранилась живая совесть, каждый, кто благодаря своим живым связям с людьми знал, что на месте снесенного Страстного монастыря у прекрасного опекушинского памятника должно состояться «действо», пришел к шести часам повидаться с Александром Сергеевичем Пушкиным. Все пространство вокруг памятника было заполнено людьми. Без пяти минут шесть еще можно было свободно прохаживаться перед поэтом, к чьим ногам опять пришли вольнолюбивые сыны России. <…>

Вокруг Пушкина стояло много людей, и неясно было, пришли ли они сюда просто постоять на скверике и поболтать со знакомыми или пришли сюда увидеть то, чего не было на Руси десятилетиями: в шесть часов должна была состояться демонстрация в защиту А. Синявского и Ю. Даниэля. Но кто мог знать, что там, подальше от памятника, на ступеньках, идущих к фонтану, к обеим Дмитровкам и новоотстроен-ному кинотеатру, застыли в ожидании десятки людей и издалека наблюдали за тем, что могло произойти? Их не было на этом пятачке вокруг Пушкина, но потом многие десятки людей будут говорить: «Мы были, мы видели!» Перед зданием бывшей аджубеевской газеты стояла темная толпа и кошачьими взглядами устремлена была в ту сторону, где стоял под накрапывающим дождем поэт с непокрытой курчавой головой.

За две минуты до шести все вдруг засуетилось. Словно из-под земли выросли иностранные корреспонденты с фотокамерами. И началось представление, которое должны помнить наши внуки. Они должны будут увековечить память тех трех подвижников, в руках которых появились продолговатые и свернутые предметы. Воздух был так наэлектризован, что счетчик начал бы отмеривать бегущий сильный ток.

Дрожащими, неуверенными, костылеобразными движениями художник Юрий Титов развернул и поднял над головой совсем небольшой транспарант с надписью: «Гласный суд над писателем Синявским!» Второй транспарант не успели толком развернуть из-за какой-то странной возни, поднявшейся вокруг центральной группы. Но вот над головами этой группы уже более уверенным взмахом рук был поднят опять же очень небольшой транспарант с надписью: «Уважайте советскую Конституцию!» То был банальнейший лозунг, который могли читать тысячу раз, но на этот раз в нем было что-то совсем другое, и переодетые чекисты вместе с дружинниками бросились как тигры на Есенина-Вольпина, решившегося на такой отчаянный каламбур. Все событие продолжалось не больше двух-трех минут. Бумажные транспаранты были немедленно смяты руками чекистов и дружинников. Клочья уже летели в стороны, и нескольким лицам, стоявшим в самом центре, уже крутили назад руки, отталкивая тех, кто пытался отбить демонстрантов. У обочины тротуара появились легковые машины, к которым вели задержанных со скрученными назад руками. Кое-кто загораживал дорогу, кое-кто пугливо отступал в сторону, освобождая дорогу. Несколько человек посадили в машины и увезли в ближайшее отделение милиции.