4 рассказа из журнала "Нева" № 9 (1986) - [2]

Вторая старуха тоже была пенсионерка. Она обращалась к Дмитрию Петровичу только на «вы» и заводила с ним разговор исключительно на «культурные» темы, тем самым показывая как бы свою причастность к службе Дмитрия Петровича в редакции.

Послушав радио или поглядев телевизор, она подходила к двери Дмитрия Петровича и осторожно стучала.

— Извините, — говорила она входя, — но мне крайне важно узнать ваше мнение. Только что выступал Игорь Фисуненко, очень очаровательный человек. Удивительная умница! Так вот он сказал, что Рейган все больше наращивает опасность войны. Как вы думаете, насколько это серьезно?

Ей не было никакого дела, чем занимался в этот час Дмитрий Петрович. А он, как всегда, в свободное время писал роман. Дополнял, развивал сюжетные линии, углублял по мысли. И уничтожал то, что не соответствовало его замыслу. Все новые и новые решения и мысли возникали в его сознании. И это естественно. «Если Лев Толстой восемь раз переписывал, то есть развивал, исправлял, дополнял свой роман «Война и мир», то уж нам-то грешным сам бог велел», — не раз говорил про себя Дмитрий Петрович. Тем более, что задача-то какая глобальная. Собственно, задача всей моей жизни… Моя книга не должна быть похожей на те сотни, даже десятки книг, которые знает читатель. Моя книга должна быть оригинальной по форме и новаторской по содержанию. Мысли, глубокие мысли должны быть в книге. И ее герои должны быть мыслящими. Они должны давать оценку времени, движению общества. Конечно не все, далеко не все. Надо показать и таких, которые живут бездумно. Но не они главные. Главные те, кто но хочет мараться с обыденщиной. Для которых жизнь — это прежде всего сознание своей необходимости на земле…

Эту «интеллигентную» старуху надо бы вытурить, чтобы она не мешала ему, но он так поступить не мог. Слишком был мягок по характеру. И, извиняясь, говорил о том, что телевизора у него нет и поэтому он не посмотрел программу «Сегодня в мире».

— Тогда приходите ко мне, у меня цветной… И как же так, вы, такой культурный, и не смотрите «Сегодня в мире»?

— Да уж так, извините…

— Ну, а что же вы все же думаете о Рейгане?

— Думаю, что не столько он сам по себе зло, сколько послушное орудие в руках военно-промышленного комплекса. Это и диктует политику.

— Вот как? Разрешите пройти и сесть?

— Да-да, конечно. Извините, что, не пригласил.

— Только не закрывайте дверь, чтобы еще чего не подумали. Особенно я опасаюсь Анастасии Васильевны. Она спит и видит, как бы забрать себе мою комнату, а свою отдать Шутовым. Поэтому будет рада скомпроментировать меня. Да заодно и вас.

Дмитрий Петрович знал — Анастасия Васильевна никогда не подглядывала и не подслушивала. Занималась же с удовольствием и тем, и другим сама Маргарита Степановна. Об этом все знали. Но были снисходительны и не мешали ей заниматься таким неблаговидным делом.

Остается еще рассказать о Дуняше Шутовой. Но можно и не рассказывать. Она была для Дмитрия Петровича как бы в тени. К тому же, и на самом деле, есть такие люди, которых не замечают. Тем более, что с соседями она ладила. По графику надо было делать уборку в местах общего пользования каждую неделю. Но ни Дмитрий Петрович, ни Маргарита Степановна этим не занимались. Маргарита Степановна была когда-то секретаршей у директора крупного объединения, и поэтому считала ниже своего достоинства возить по полу мокрую тряпку. («Только подумать, чтобы я да в уборной! Избави меня бог!») И небрежно выбрасывала пятерку Дуняше Шутовой, чтобы та выполняла за нее грязную работу. Что же касается Дмитрия Петровича, то тут за него такую обязанность выполняла Анастасия Васильевна, причем бесплатно. Она почему-то считала, что Дмитрий Петрович — человек бедный.

Теперь надо сказать о тех, кто вместе с ним работал. Собственно, даже не столько о них, сколько опять же о Дмитрии Петровиче. Его любили за то, что он был приветлив, бескорыстен, всегда готов на помощь, независтлив, прост.

— Привет! Привет! — рассыпал он направо и налево свои улыбки, когда приходил в редакцию.

— А, Митенька! Привет, Митя, привет! — отвечали ему.

И за все его добрые качества так и звали его ласково «Митенька».

— Как она, жизнь?

— Как солнышко — всегда греет.

— А если облака?

— Значит, надо подняться выше их, — весело отвечал он и садился за свой стул завотдела информации.

Как только ему стукнуло шестьдесят, сразу же ушел на пенсию. И тут уж целиком отдался своему роману. И днем писал, и ночью. И когда ел, когда спал — спроси, — не помнил. И все реже встречался с товарищами по редакции. И они все реже напоминали ему о себе. Ну, это и понятно. Как известно, больше всего крепит дружбу либо совместная работа, либо соседство. Но все же нет-нет да и позвонит ему кто-нибудь из старых сослуживцев.

— Как живешь, Митенька?

— Ванюша! Дорогой ты мой человечище! Как же я рад слышать твой незабвенный!

— Жизнь-то как, Митя?

— Не останавливается. Мчит с космической скоростью.

— Как роман?

— Идет, идет… без остановок, как сама жизнь. Но, понимаешь, чем больше пишу, тем больше возникает новых мыслей. Ведь только подумать, уже не о человеке одном, а обо всем человечестве надо тревожиться. Мир на грани катастрофы. Вот где передний край писателя.