365 сказок - [450]

— Каким бы ни был туман, подобно маяку сияет твоя душа, и я приду на её дивный свет, примчусь, распознав его среди тысяч других. Ты — путеводная звезда надёжнее многих, и я отыскал тебя, чтобы больше никогда не отдавать туману.

Возлюбленная моряка улыбалась и целовала его в щёку.

Сказочник уснул под утро, когда туман почти рассеялся. Он поверил, что тоже найдёт ту, кого встретил в ночи.

Девушка не знала о его терзаниях. Она проснулась и сделала безвкусный чай, вышла из дома ровно в восемь и на привычном рабочем месте пробыла почти до семи. Когда на город спустилась тьма, она прогулялась к набережной и снова долго смотрела на то, как фонарный свет становится мягче, сминаемый поднимающимся с побережья туманом.

Она не улыбалась, не была несчастна, только смотрела, ничего почти не ощущая. И кусок льда в её груди бился всё так же ровно.

— Эй, — окликнул её сказочник, появившийся на этот раз немного раньше. — Ты стала для меня маяком.

Но девушка не повернулась. Она не могла услышать таких слов по отношению к себе. Шагнув в темноту, она опять исчезла с туманом.

Вернувшись домой, сказочник написал ещё одну историю. В ней девушка терялась в тёмном лесу. Охотник находил её следы, спасал от дикого зверя и под конец, опустившись на одно колено, говорил ей:

— Звери жестоки, я привык к ним, но ты показала мне, что есть ещё в мире любовь.

Спасённая склонялась к нему и целовала в лоб.

Сказочник заснул печальный, отчего-то понимая, что солгал в своей истории, пусть она и была на самом деле хороша.

Девушка же вновь проснулась в обычное время, опять сделала себе безвкусный чай, снова вышла на работу в восемь, вернулась домой к семи. Она пришла на набережную во тьме и не заметила, что кто-то окликает её. Лёд в сердце или сердце изо льда не умели откликаться ни на что на свете.

Сказочник вернулся домой и написал короткую зарисовку о том, как воин искал любовь по всему свету, но нашёл лишь отзвук и отблеск. Та, что должна была быть ему женой, погибла. Она не могла взять его за руку и поцеловать в лоб или щёку.

Сказочник заснул в слезах.

Тем же вечером он рискнул подойти к девушке, схватить её за запястье, заглянуть в глаза.

— Послушай, я люблю тебя! — сказал он, веря, что любовь оживит, подарит улыбку, даст мгновенный ответ.

Девушка взглянула на него спокойно и шагнула во тьму, молча высвободив руку.

Вернувшись домой, сказочник не написал ни слова.

* * *

Конверт и листок с письмом остались в моём кабинете. Я же вышел в сад и долго стоял среди опавшей листвы, припорошенной снегом, слушал, как в обнажённых ветвях качается ветер.

Сказочнику ничем нельзя было помочь. Он сам придумал и написал свою любовь. Свою осень. Его нельзя было спасти от собственных сказок.

Никого нельзя спасти от собственных сказок.

Никого на свете.

332. Фонарный свет

Вдоль идущей к парку аллеи росли высокие тополя. Их кроны были такими густыми, так переплетались между собой, что вечерами тьма становилась здесь густой и непроглядной, и только к десяти утра она сменялась зеленоватыми сумерками. Мощные стволы, тяжёлые ветви и летом, и зимой внушали трепет, а среди ночи в них чувствовалась потусторонняя мощь, будто на самом деле они превращались в колонны, удерживающие свод чистейшего мрака.

Аллею должны были освещать фонари. Они стояли на равном расстоянии друг от друга, стройные, изящные, но ни один из них не загорался с наступлением темноты, ни один не разгонял её. В хрустальных стёклах не рождалось блика, фонари лишь молчаливо свидетельствовали о том, что тьма победила.

Изо дня в день, из года в год… Фонари забыли о том, что должны нести свет, и постепенно за аллеей закрепилась дурная слава. Ползли всякие слухи, поговаривали, что здесь в ночи можно встретить собственную смерть, что во мраке крадутся самые жестокие и чёрные страхи, которые вмиг задушат любого. Каждый в городе хотя бы раз слышал историю о том, что решившийся пройти по аллее после того, как солнце укрылось за горным хребтом, уже никогда не вернулся домой. Мало кому хотелось проверять, так ли это на самом деле. Пусть аллея была прямой и короткой, самой удобной, лучше уж было обойти её, чем рискнуть.

Постепенно между гранями плитки проросла трава, потому что и днём соваться на аллею стало неловко и жутко. Фонари, слепо уставившиеся в сплетение ветвей, молчали, не даря ни капли света, безразличные ко всё возрастающей волне ужасных историй. Купол мрака давил на кроны тополей всё ощутимей.

Тьма с аллеи постепенно просочилась и в парк. Она наползала сначала украдкой, хищно прицеливалась на ещё исправно горящие парковые фонарики, крала их огонь. Постепенно пустели парковые дорожки, сквозь некогда стриженные газоны прорастали страхи, среди живых изгородей таилось что-то опасное, мистическое, хищное.

* * *

В доме, что был развёрнут к парку боком, жила девушка. Самая обычная, лет восемнадцати, с короткими и густыми волосами, глазами цвета припорошенной пылью листвы, тонкими губами, вечно искусанными до крови. Она любила парк и печалилась, что его стали избегать, но кто бы подсказал ей способ вернуть свет и победить темноту, что свила себе гнездо в парковом сердце у фонтана?