365 сказок - [3]
Чувствую кожей, а может, каким-то внутренним взором вижу, как на востоке небо выцветает до белого. За линией горизонта рождается огненный росток, пока его не видно, но он уже совершенно точно есть.
Лес будто выпрямляется, поднимает ветви, а ветра, напротив, укладываются у корней — наступает время их сладкого сна. Звёзды над нами всё ещё сияют, рассыпались бесконечным шатром, перемигиваются, но таящийся покамест за горизонтом свет уже заставляет их замирать. Они словно закрывают глаза.
Хозяин холмов и леса встаёт во весь рост, раскидывая такие осязаемые и такие бесплотные разом руки. Он обнимает небосвод, и деревья, и каждый холм по отдельности и вместе. Смотреть на него почти невозможно, если неосторожно моргнуть, то легко потерять среди стволов эту тонкую и худую фигуру. Только глаза… Взгляд ещё можно поймать, но и то на краткий миг.
Не замечаю, когда на самом деле начинается рассвет. Огненный цветок распускается на востоке, поднимая бутон, а с небосвода как будто бы уже льётся сияние, лёгкие облака румянятся, звёзды стыдливо прячутся, глубже ныряя в расцвечивающуюся разными тонами гладь. Синева мешается с алым и золотым, вспыхивает перламутр, откликается бликами лавандовый, лиловый, фиолетовый. Отобразить это невозможно, но лес пытается запомнить, старается поймать каждый блик.
Его хозяин уже покинул меня на промёрзшей поляне. Оставшись в одиночестве, я продолжаю смотреть на буйство рассветного пламени. Сейчас холод начнёт пробираться под одежду, проникать, растекаться в каждой клетке, стараясь забрать меня в этот хрупко-хрустальный мир навсегда.
Я, конечно, не поддамся, хотя порой бывает такой искус. Но даже сейчас, когда на востоке огненный цветок наконец-то превратился в солнце, я не хочу остаться среди холмов, под кронами деревьев. Не хочу слышать вечно лишь пение птиц и шорохи трав, не хочу сам стать цветком, ростком, забытым деревцем. И потому на щедрое предложение холода я не соглашаюсь. Ему приходится отступить.
Повернувшись к востоку спиной, я нахожу взглядом тропинку. Она блестит, и сияет, и звенит радостнее, чем вчера. Теперь предстоит недолгий путь к дому. Там ждёт тепло, и плед, и остывший чай, и бокал вина с ароматом корицы. Двигаюсь медленно — отчаянные оковы холода крепки, но с каждым шагом в крови всё больше рассветного огня. Вскоре хочется и бежать, и смеяться.
Лес остаётся позади, в тишине утра пробуждается город, гудит и шумит, выбрасывает клубы белого, серого и цветного дыма. Просыпаются люди, толпятся на улицах, спешат, не поднимая глаз к небесам. Кто из них поверит, что я встречал сегодня рассвет в лесных объятиях?..
Прохожу в дом, сбрасываю одежду, опускаюсь в кресло. Череда действий — скучных, размеренных, каждодневных, нанизанных одно на другое. Но в душе всё ещё горят неземным светом глаза хозяина леса, всё ещё кажется, что под веками проступит узор его дивных рогов. Он будет ждать в гости снова, быть может, не завтра, но весной. И пусть до весны ещё далеко, в сердце она жива прямо сейчас. Ведь именно из-за неё я не проиграл холоду.
Ветра крутят соседский флюгер, вино допито, только капелька его в стеклянной ладони бокала всё так же ловит световой блик. Нужно лечь спать, хоть за окном новый, полный сил и радости день.
Медлю. Смотрю сквозь стекло. Сердце моё видит дальше. Видит лес и его хозяина.
003. Сновидение города
Северный ветер снова постучался в стекло. За окном снегопад, всё укрыли пушистые подушки, мир погружается в сон. Город погружается в сон. Только мне спать ещё рано, да и я совсем не хочу. Недавно сварился кофе, и теперь привкус корицы и горечи бодрит и дарит удивительные мысли.
Когда закат угас, напоследок поцеловав стёкла многоэтажек, небеса окутались облачной пеленой, и вот уже который час идёт снег. Завтра город проснётся и не узнает себя, а может, и не найдёт себя. Забавно было бы посмотреть на это. Люди проводят в поиске самих себя порой целую жизнь, отчего бы и городам время от времени не заняться тем же самым? А какое, наверное, странное чувство заблудиться в городе, который не может найти себя. Как, должно быть, это удивительно, блуждать в том, кто заблуждается в себе. Тут уже не только словесный каламбур, тут целый каламбур пространства и времени.
Чашка кофе опустела, а в турке лишь гуща… Снег всё сильнее, и, конечно же, ничуть не усидеть на месте. Стоит выйти на улицу, и снегопад пригласит на вальс.
Фонари уже сейчас слепо перемигиваются между собой, где-то далеко ещё слышен шум машин, но вот прямо здесь звучит только музыка снегопада. Почти колыбельная…
Когда выхожу из дома, небо не видит меня, слишком слепое из-за облаков, а город забывает меня почувствовать. Если он окончательно уснёт, то потеряет себя — это становится кристально ясно, перестаёт быть только маленькой шуткой для усталого мозга. Всё слишком реально, слишком уж по-настоящему.
И невольно я ускоряю шаг, ведь так хочется пробежать по грани между городом, который ещё помнит, кто он есть, и городом, который полностью заблудится в снежной круговерти. Грань тонка и остра, как мгновение, которое отделяет прошлое от будущего, было от быть.
Когда-то мальчишка с побережья, а теперь — без пяти минут Мастер — Класта готовится сдать последний экзамен. Однако придётся защищаться не перед преподавателями, а перед самой жизнью, придётся выйти на настоящий бой с противником, умеющим отбирать чужую магию. Тяжело было в учении, легко ли будет в бою? Продолжение истории «Тяжело в учении». Метки: приключения, драконы, подростки, преподаватели, леса, магические учебные заведения, магия, трудные отношения с родителями, фэнтези, вымышленные существа, нелинейное повествование.
Казалось, ещё вчера Класта был всего лишь мальчишкой с побережья, одним из тех, кто гонял чаек у доков да воровал рыбу из корзин, а сегодня он превратился в ученика мага, да какого мага!.. Метки: приключения, драконы, дети, трудные отношения с родителями, фэнтези, вымышленные существа, учебные заведения. Примечание для особенно внимательных — у имени Класта есть полная форма «Кластас». Она иногда используется в тексте.
Доминик Вейл — известный художник, ведущий уединённый образ жизни. Дни и недели у него расписаны по минутам, и он никогда бы не отказался от собственных ритуалов, если бы… в городе не появился убийца, чьи преступления заставляют Доминика снова и снова задаваться вопросами — что есть красота, не должно ли творцу выискивать новые, даже кажущиеся жуткими способы запечатлеть и раскрыть её зрителям? Может ли чужая жизнь стать холстом для художника? Метки: психические расстройства, современность, художники, серийные убийцы, убийства, детектив, дружба, смерть второстепенных персонажей.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.