365 сказок - [2]

* * *

…Много позже я всё-таки тушу свечи — одну за другой. Отключаю гирлянду, чтобы полностью утонуть во тьме. И тогда вдруг чувствую, как по обнажённой коже бьют плавниками рождённые вселенные. Они пока так хрупки, что часть из них превратится в пепел и песок ещё до рассвета, а другие вдруг обрастут панцирем, третьи же превратятся в жемчужинки и упокоятся в раковинах, пока кто-нибудь их не отыщет.

Тьма — это как огромный океан. Можно смотреть сквозь стекло на то, как мимо проплывают акулы часов, на то, как стайки секунд разгрызают на части тело самой жизни, на величественные взмахи хвостов пёстрых рыб-минут… Терпкий привкус морской воды мешается с жаждой скорее вдохнуть кислород, вот только для этого требуется включить свет, а я всё тяну, всё отказываю себе, потому что мимо плывёт медуза многоэтажки, переливаясь, наползая, почти скользя щупальцами по моим собственным окнам.

Очнувшись, я выбираю маленькую настольную лампу. Луч света разрушает иллюзии, но тьма всё же плещется в окна требовательной волной, зовёт, намекает, что от неё никуда не скрыться. Я ей верю. Никуда.

* * *

Начало отсчёта, день 01, пусть даже не первый в календаре. Старт, тягучая первая нота, маленькая вспышка. Всё здесь, всё кажется слишком близким. Всё становится словом, словами, предложениями… Застывшими снежинками, которые роняет на спящий город зажмурившее веки небо. Кружение и бесконечное скольжение, ритмика сбитых фраз, недосказанных рифм, мягких полузвуков создают эту ночь, а может, все последующие ночи тоже или даже весь мир до самого последнего осколочка, до самого краешка, до самых границ между явью и неявью.

Тише. Это ночь. Первая ночь — оборотная сторона первого дня. Она ничья, она — мягкая тишина.

А я… я всего лишь не желаю засыпать.

002. Хозяин холмов и леса

С холмов долетают ветра, кружат, заглядывают в окна, словно стесняясь позвать. Идти недалеко, но всем телом владеет истома, а потому ничего не хочется, кроме пледа и чая. Свечной воск, недавно ещё податливый, горячий, застыл каплями на подсвечнике, позабыв об огне, и кажется, что он является идеальным символом этого вечера. На столе грустит полупустой бокал вина, в алом сердце его тонет звёздочка света…

Слишком рано, чтобы размышлять о грустном, слишком светло, чтобы разжигать больше огней, а чай слишком горячий, чтобы напиться им вдоволь.

Порыв задёрнуть шторы ветра встречают нерадостно, бьются снежинками в стекло, крутят туда-сюда флюгер на крыше соседского дома. Они не просят больше, не смущены, они требуют немедленно отбросить все дела, отогнать лень и тишину и отправляться. Дорога ждёт, искрит льдом в фонарном свете, чуть звенит, будто состоит из тысяч натянутых струн. Она ведёт прочь из города под нагие ветви леса, где среди снегов разлёгся вечерний сумрак.

И всё же идти не хочется. Чтобы оттянуть момент расставания с домашним теплом, приходится подбирать одежду подчёркнуто долго, выбирать шарф, вспоминать о невзначай потерявшихся перчатках, шарить по карманам в поисках ключей.

Ветра тем временем уже танцуют на крыльце, зовут, шепчут в замочную скважину. От них не отвертеться.

Но наконец дверь закрыта, отступать бесполезно. Дорога уводит прочь, мимо занесённых снегом домиков, мимо припорошенных садов с дивными кружевами инея на ветвях и выбегает в лес, где тут же обращается извилистой тропкой.

Ветра больше не хватают за руки, не норовят отобрать шапку и шарф — одни присмирели, другие ускакали сбивать с ветвей снег, оттого в лесу напряжённая, словно звенящая тишь, совсем не такая, как в опустевшем доме.

Остановившись на краю поляны, задумчиво осматриваюсь, точно мне здесь намечена встреча, вот только не понять, с кем же. С ночью? Но мы виделись буквально вчера. С лесом? Но он спит в хрупких объятиях зимы. С тишиной, сестрой моей домашней? Но она не подходит ближе.

Выступая вперёд на почти нетронутый, только аккуратно разрубленный тропкой ковёр снега, я уже почти понимаю, кто меня ждёт.

Увенчанная короной рогов голова, глаза, в которых утонули звёзды…

Мне бы хотелось протянуть руку, чтобы коснуться, но, конечно, это невозможно: мы и рядом, и слишком далеко сразу.

Наш диалог состоит из тишины, из взглядов, из трепета воздуха между нами. И покой, разлившийся по лесу, нельзя перепутать или сравнить с чем-то ещё. И я остаюсь до утра.

Мороз крепчает, но мы не разводим огня, серебрится снег — это луна выглядывает из-за облачной пелены, едва заметно улыбаясь. Хозяин холмов и леса задумчиво качает рогатой головой, луна тут же путается в разветвлённых рогах и рассыпается крошечными искрами.

Понимаю, что скоро рассвет — часа через полтора, если переводить в отрезки, к которым привыкли люди. Под деревьями сумрачно, но не слишком темно — снег сияет и сам по себе, точно уговаривая потерпеть ещё немного. Холода я почти не чувствую, в конце концов, какой может быть холод, когда рядом стоит живое божество. Мы словно сидим на пороге двух миров, и наш диалог — неслышный, но важный — где-то в иных реальностях станет дождём и туманом, где-то превратится в солнечные и лунные лучи, а здесь лишь множит тишину.