36 Arguments for the Existence of God - [26]

Шрифт
Интервал


Its melancholy, long, withdrawing roar,


Retreating, to the breath


Of the night-wind, down the vast edges drear


And naked shingles of the world.


Ah, love, let us be true


To one another! for the world, which seems


To lie before us like a land of dreams,


So various, so beautiful, so new,


Hath really neither joy, nor love, nor light,


Nor certitude, nor peace, nor help for pain;


And we are here as on a darkling plain


Swept with confused alarms of struggle and flight,


Where ignorant armies clash by night.

It was such an astounding rendition, the last stanza recited at an accelerated pace, quickened with a kind of arcing, aching desperation. Just as the eternal note of sonorous sadness had always been there in the waves’ pounding, even before the poet had heard it, so, too, the rhetorical urgency of that last stanza had been in the poem, only Cass had been deaf until this moment.

Jonas Elijah Klapper himself seemed unspeakably moved, to the point of prostration, by his own performance. He placed his right elbow, swathed in the brown suede patch ornamenting the dusky tweed, onto the table and buried his furrowed brow into his fleshy open palm.

And from that forlorn posture, his face hidden from sight, he sent forth a query.

“‘Its melancholy, long, withdrawing roar.’ Why the ‘melancholy’? Why the ‘long’? Why the ‘withdrawing roar’?”

His voice was so weakened that he could barely muster the rolling r’s that he had elocuted to perfection moments before.

A sustained and uneasy silence followed the withdrawing roar. The lack of a response stretched itself out, until the silence itself seemed like a metaphysical presence that had quietly crept in and taken a seat at the seminar table. Even Gideon Raven stared down at the gnawed fingers of his left hand, which were playing keyboard on the left thigh of his crossed legs.

Cass was amazed by the vacancy that had suddenly invaded the room. Though Cass’s understanding of the poem had been immeasurably deepened by the professor’s recitation, no great insight was required to answer the question on the table. Obviously, Professor Klapper had thrown it out just to get the ball rolling.

And there sat Jonas Elijah Klapper, his outspread palm still cushioning his mighty brow. The very sunbeams splattering on the grainy wooden table seemed to tremble with the tension. They were all, even the sunbeams, letting Jonas Elijah Klapper down; and in letting Jonas Elijah Klapper down, they were doing nothing less than disappointing the whole of Western civilization, its faith, its literature, its values.

Could Cass, callow as he was, allow this to happen? He knew that, among all the people in that breathlessly strained room, he was, without a doubt, the least qualified to speak. He included here the toothsome undergraduates, who had probably been studying poetry longer than he, who was, after all, only an importunate petitioner from pre-med.

Cass felt physically incapable of maintaining his silence, not only because of Jonas Elijah Klapper, and all he stood for, but also because of how “Dover Beach” had laid its palpating finger on the something soft and inchoate inside him, the thing he hardly dared to call his soul. Just like the lyrical narrator, he, too, had been paddling around oblivious on the surface of a sea of faith that he had presumed was infinitely benign, only to submerge his ears below the waves and hear the eternal note of sadness, like the mermaids singing each to each that Alfred Prufrock says he had heard once-no, maybe not like Prufrock’s mermaids-and to wonder, along with the poet, what’s left to believe in? and to grasp at the same answer that the poet had seized on: love and love alone. Love is the only solace. Not just any love, of course, not an easy, superficial love, but the love of the like-minded, the like-souled, the one who hears the eternal note of sadness in the same key and register as you. Together with such a love, clasping each other tightly round for dear life, you can gaze out the window at the dream-stripped harshness and bear the awful sight of it.

Jonas Elijah Klapper, sunk in his blinded pose, didn’t see the lone hand raised aloft. And so, in service to the poet, to the seminar, to Faith and Literature and Values, but, first and foremost, to Jonas Elijah Klapper himself, Cass tentatively began to speak into the void, of how the absolute faith of the childhood of man, in both the individual and the species, “which I guess would be the Middle Ages, when belief in an ultimate divine presence was full and calm and sweet, was wrenched away in a long, withdrawing roar, as we grow up and discover the way the world really is, through science and most especially the theory of evolution.

“Darwin’s fingerprints are all over this poem. The Origin of Species had been published just a few years before ‘Dover Beach’ was published.”

Cass had done his homework, not only perusing the poem at least thirty times-he himself had it memorized by the eighth or ninth read- but going to the Lipschitz Library and reading everything about the poem he could get his hands on.


Рекомендуем почитать
Обрывки из реальностей. ПоТегуРим

Это не книжка – записи из личного дневника. Точнее только те, у которых стоит пометка «Рим». То есть они написаны в Риме и чаще всего они о Риме. На протяжении лет эти заметки о погоде, бытовые сценки, цитаты из трудов, с которыми я провожу время, были доступны только моим друзьям онлайн. Но благодаря их вниманию, увидела свет книга «Моя Италия». Так я решила издать и эти тексты: быть может, кому-то покажется занятным побывать «за кулисами» бестселлера.


Post Scriptum

Роман «Post Scriptum», это два параллельно идущих повествования. Французский телеоператор Вивьен Остфаллер, потерявший вкус к жизни из-за смерти жены, по заданию редакции, отправляется в Москву, 19 августа 1991 года, чтобы снять события, происходящие в Советском Союзе. Русский промышленник, Антон Андреевич Смыковский, осенью 1900 года, начинает свой долгий путь от успешного основателя завода фарфора, до сумасшедшего в лечебнице для бездомных. Теряя семью, лучшего друга, нажитое состояние и даже собственное имя. Что может их объединять? И какую тайну откроют читатели вместе с Вивьеном на последних страницах романа. Роман написан в соавторстве французского и русского писателей, Марианны Рябман и Жоффруа Вирио.


А. К. Толстой

Об Алексее Константиновиче Толстом написано немало. И если современные ему критики были довольно скупы, то позже историки писали о нем много и интересно. В этот фонд небольшая книга Натальи Колосовой вносит свой вклад. Книгу можно назвать научно-популярной не только потому, что она популярно излагает уже добытые готовые научные истины, но и потому, что сама такие истины открывает, рассматривает мировоззренческие основы, на которых вырастает творчество писателя. И еще одно: книга вводит в широкий научный оборот новые сведения.


Кисмет

«Кто лучше знает тебя: приложение в смартфоне или ты сама?» Анна так сильно сомневается в себе, а заодно и в своем бойфренде — хотя тот уже решился сделать ей предложение! — что предпочитает переложить ответственность за свою жизнь на электронную сваху «Кисмет», обещающую подбор идеальной пары. И с этого момента все идет наперекосяк…


Топос и хронос бессознательного: новые открытия

Кабачек О.Л. «Топос и хронос бессознательного: новые открытия». Научно-популярное издание. Продолжение книги «Топос и хронос бессознательного: междисциплинарное исследование». Книга об искусстве и о бессознательном: одно изучается через другое. По-новому описана структура бессознательного и его феномены. Издание будет интересно психологам, психотерапевтам, психиатрам, филологам и всем, интересующимся проблемами бессознательного и художественной литературой. Автор – кандидат психологических наук, лауреат международных литературных конкурсов.


Шаатуты-баатуты

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.