36 Arguments for the Existence of God - [25]

Шрифт
Интервал

revere- the professor gave out grades and Matthew Arnold had received an ignominious B-minus-but whose “Stanzas from the Grande Chartreuse” had supplied him his title:

Wandering between two worlds, one dead,


The other powerless to be born,


With nowhere yet to rest my head,


Like these, on earth I wait forlorn.

Cass’s mother did read The Perversity of Persuasion, though whether she ever explained it to his father Cass didn’t know.

“What do you think?” Cass had asked her, as she sat beside him on the deck, midway into the book.

“He’s quite oracular,” she had answered.

Cass had nodded and then smiled, pleased with her answer.

After a few more minutes of reading had passed for both of them, he looked up and asked, “When you say ‘oracular,’ do you mean that in a good way or a bad way?”

She had yielded one of her more inscrutable smiles.

“I couldn’t really say. I guess you’ll find out for yourself when you get to Frankfurter.”

Jonas Elijah Klapper’s sole course offering during this first year at Frankfurter was to be the two-semestered “The Sublime, the Subliminal, and the Self,” a seminar that had a pre-registration of twenty-three students, which was high for a graduate seminar. There were the professor’s own graduate students, now down to seven. The departed five had ultimately decided, after passing through Kübler-Ross’s five stages of grief, not to move to Massachusetts, which Klapper had made a non-negotiable condition for their continuing to be supervised by him. “The Sublime, the Subliminal, and the Self” also had six graduate students from Frankfurter’s English Department, another six from Religion, one from Philosophy, and three undergraduates who had managed to garner the elusive permission of the instructor.

The three were all, Cass couldn’t help noticing, extremely comely girls, who entered the room that first day in a clutch of bosomy frolicsome-ness. But even they soon fell into the nervous silence that was de rigueur among the professor’s chosen students.

The tone was set by Gideon Raven, whose brilliance and intensity were disguised within the mien of a hyper-alert baby. His head was round, his face-especially in relation to his fleshless body-full. His eyes were circular as well, their shape enforcing an impression of innocence, no matter the conflagrations raging behind them. It was the gaunt jitteriness-the fingers gnawed to the quick, the dissent pooling in his philtrum-that gave him away. Although Gideon had been studying with Jonas Elijah Klapper for an apostolic twelve years, and was teaching his own courses at Frankfurter this semester on the metaphysical poets, still, here he was in attendance, just as he had attended every one of the professor’s Columbia classes, graduate and undergraduate, since becoming his student.

Jonas Elijah Klapper shuffled in and settled his heft into the chair with a soft sigh, while plopping his bulging satchel onto the gleaming oval of the table. Gathering himself together, he proceeded to go round the table, starting from his immediate left, to stare each of the twenty-three students full in the face, an excruciating exercise for the subjects. One girl, Asian, got up in the middle of her turn and wordlessly left. The professor, taking no notice, had simply let his eyes proceed to the next.

This first item of business concluded, Jonas Elijah Klapper cleared his throat and began to recite, from memory, in his beautiful Anglicized voice, Matthew Arnold’s “Dover Beach,” which had been assigned for this first meeting.

The sea is calm to-night.


The tide is full, the moon lies fair


Upon the straits;-on the French coast the light


Gleams and is gone; the cliffs of England stand,


Glimmering and vast, out in the tranquil bay.

Professor Klapper’s voice, his smile, his entire being, embodied the becalmed stasis of the first stanza.

Come to the window, sweet is the night-air!

Klapper was personifying youthful vigor, a reckless bounding into hope. His shoulders even gave a bit of a jump.

Only, from the long line of spray


Where the sea meets the moon-blanch’d land…

An ominous warning was being sounded, the slightest shiver of the sinister disturbing the surface of sonority.

Listen! You hear the grating roar


Of pebbles which the waves draw back, and fling,


At their return, up the high strand,


Begin, and cease, and then again begin,


With tremulous cadence slow, and bring


The eternal note of sadness in.

And the promise of joy that had flickered only a moment before in Klapper’s voice and playful shoulders, withdrew itself.

Sophocles long ago


Heard it on the Aegean, and it brought


Into his mind the turbid ebb and flow


Of human misery; we


Find also in the sound a thought,


Hearing it by this distant northern sea.


The Sea of Faith

He whispered in that charged hush that could rise to the rafters of a crowded undergraduate lecture hall, and had no difficulty now projecting to the farthest reaches of the seminar room.

Was once, too, at the full, and round earth’s shore


Lay like the folds of a bright girdle furl’d.


But now I only hear


Рекомендуем почитать
Топос и хронос бессознательного: новые открытия

Кабачек О.Л. «Топос и хронос бессознательного: новые открытия». Научно-популярное издание. Продолжение книги «Топос и хронос бессознательного: междисциплинарное исследование». Книга об искусстве и о бессознательном: одно изучается через другое. По-новому описана структура бессознательного и его феномены. Издание будет интересно психологам, психотерапевтам, психиатрам, филологам и всем, интересующимся проблемами бессознательного и художественной литературой. Автор – кандидат психологических наук, лауреат международных литературных конкурсов.


Мужская поваренная книга

Внимание: данный сборник рецептов чуть более чем полностью насыщен оголтелым мужским шовинизмом, нетолерантностью и вредным чревоугодием.


Записки бродячего врача

Автор книги – врач-терапевт, родившийся в Баку и работавший в Азербайджане, Татарстане, Израиле и, наконец, в Штатах, где и трудится по сей день. Жизнь врача повседневно испытывала на прочность и требовала разрядки в виде путешествий, художественной фотографии, занятий живописью, охоты, рыбалки и пр., а все увиденное и пережитое складывалось в короткие рассказы и миниатюры о больницах, врачах и их пациентах, а также о разных городах и странах, о службе в израильской армии, о джазе, любви, кулинарии и вообще обо всем на свете.


Фонарь на бизань-мачте

Захватывающие, почти детективные сюжеты трех маленьких, но емких по содержанию романов до конца, до последней строчки держат читателя в напряжении. Эти романы по жанру исторические, но история, придавая повествованию некую достоверность, служит лишь фоном для искусно сплетенной интриги. Герои Лажесс — люди мужественные и обаятельные, и следить за развитием их характеров, противоречивых и не лишенных недостатков, не только любопытно, но и поучительно.


#на_краю_Атлантики

В романе автор изобразил начало нового века с его сплетением событий, смыслов, мировоззрений и с утверждением новых порядков, противных человеческой натуре. Всесильный и переменчивый океан становится частью судеб людей и олицетворяет беспощадную и в то же время живительную стихию, перед которой рассыпаются амбиции человечества, словно песчаные замки, – стихию, которая служит напоминанием о подлинной природе вещей и происхождении человека. Древние легенды непокорных племен оживают на страницах книги, и мы видим, куда ведет путь сопротивления, а куда – всеобщий страх. Вне зависимости от того, в какой стране находятся герои, каждый из них должен сделать свой собственный выбор в условиях, когда реальность искажена, а истина сокрыта, – но при этом везде они встречают людей сильных духом и готовых прийти на помощь в час нужды. Главный герой, врач и вечный искатель, дерзает побороть неизлечимую болезнь – во имя любви.


Потомкам нашим не понять, что мы когда-то пережили

Настоящая монография представляет собой биографическое исследование двух древних родов Ярославской области – Добронравиных и Головщиковых, породнившихся в 1898 году. Старая семейная фотография начала ХХ века, бережно хранимая потомками, вызвала у автора неподдельный интерес и желание узнать о жизненном пути изображённых на ней людей. Летопись удивительных, а иногда и трагических судеб разворачивается на фоне исторических событий Ярославского края на протяжении трёх столетий. В книгу вошли многочисленные архивные и печатные материалы, воспоминания родственников, фотографии, а также родословные схемы.