33 (сборник) - [58]

– А куда Вы денете мой пузырь?

– Съем или собакам отдам, они голоднее, чем я.

– А камень?

– Заткнись уже. Я так никогда не кончу.

– Отдайте его мне.

– От-дам, от-дам, от-дам, – хирург вбивал в меня свой хуй, как гвоздь в дерево.

– А сколько мне после операции ещё лежать в больнице?

– Давай обсудим это завтра. Повернись боком. Вот так. Да.

– А антибиотики будете делать?

– Буду, буду, буду-у-у, – Антон резко вытащил из меня член и обильно забрызгал спермой живот.

– Ну вот, Наташа, а теперь спи и ни о чём не думай. Всё будет хорошо, – погладил он меня по щеке и пошёл в душевую.

Я вытерла живот полотенцем и свернулась калачиком на кровати, слушала, как льётся вода.

Он ушёл. Я так и не уснула. Для него это был просто секс, для меня – исполнение моей идиотской фантазии. Я думала о нём с нежностью. Я знала, что за всем этим наносным цинизмом и грубостью тщательно скрывается нежный, ранимый мужчина. Ощущать себя в его власти было приятно, завтра он ещё раз овладеет мной, но уже по-другому, по-настоящему. Наверное, я мазохистка.

За окном ещё было темно, когда вошла медсестра. Она принесла градусник и предупредила, что сегодня мне нельзя есть. Минуты ожидания превратились в часы. Я нервно ходила туда-сюда по коридору.

– Где Антон Александрович? – спросила я постовую медсестру.

– На операции, – не отрываясь от записи в журнале, буркнула она.

На очередной… Операционная – как конвейер по ремонту человеков. Я просто очередная. Через несколько минут за мной пришли. В приоткрытую дверь так называемого «предбанника» операционной наблюдала, как другой хирург роется во внутренностях какого-то мужика. Медсестра, заметив мой интерес, закрыла дверь.

– Переодевайтесь пока, – сказала она, – всю одежду в пакет, бахилы и шапочка вот здесь, – медсестра указала на пластиковый контейнер.

Легла на операционный стол. Меня накрыли белой простынёй, оставив свободной только руку. В вену вставили катетер. Я озиралась по сторонам в поисках своего хирурга. Медсестра стала вводить лекарство. Всё поплыло перед глазами.

– Где Антон Александрович? – пробубнила я, еле ворочая ставшим бесчувственным языком.

– Здесь я, Наташа. Ты плачешь?

– Я боюсь.

– Чего?

– Проснуться.

– Всё будет как надо. Обещаю.

По вене пошла ломота, в глазах потемнело, я погрузилась в наркозный сон.

– Открываем глаза, дышим, дышим. Как дышишь? – как будто издалека доносится до меня чей-то голос.

– Не могу дышать, – пытаюсь сказать я, но понимаю, что звуки не выходят.

Я проснулась, вижу операционную, но не могу произнести ни слова. Мотаю головой. Потом – вдох. Осипшим голосом говорю, что проснулась. Везут в палату. Начинается отходняк, меня знобит, тошнит. Я блюю в тазик, подставленный заботливой медсестрой, писаю в утку. Чувствую себя куском беспомощного мяса. Колбасит ещё долго. За окном начинает темнеть.

В палату входит Антон Александрович.

– Как ты?

– Нормально, – устало шепчу я.

– Ты бледная и красивая…

Я пытаюсь улыбнуться.

– Вот держи частичку своего внутреннего мира. Как обещал, – и он вкладывает мне в руку что-то острое и твёрдое.

– Мой камень?

– Твой, твой, – нежно улыбается Антон. – Поспи. Завтра сам осмотрю и обработаю шов.

– Спасибо.

Настало утро. Потом было ещё много-много утр. Частицу своего внутреннего мира я спустила в унитаз. Жизнь продолжается.

Последний киносеанс

Последний киносеанс. Темно. Места для поцелуев. Спотыкаюсь о колени в чулках, брюках и джинсах, сопровождаемая недовольным цыканьем их обладателей, добираюсь до своего четырнадцатого места. Усаживаюсь и сразу чувствую сшибающий наповал запах опасности, исходящий от соседа, который невозмутимо вперился в экран. У меня очень развит нюх, прям как у служебной собаки, обученной на поиски всякой незаконной хрени. Сосед наивно полагает, что надёжно спрятал свою «гранату» от окружающих и никто её не найдёт. Осторожно рассматриваю его. Световые эффекты режиссёр, наверное, специально расставил так, чтобы я могла получше разглядеть личину маньяка. Вспышка – чёткий профиль. Вспышка – гладко выбритая щека. Вспышка – высокий лоб. Вспышка – узкие маленькие глазки. Вспышка – округлый, чуть выдающийся вперёд подбородок. Вспышка – не успела. Губы потонули в темноте. Опасность, исходящая от соседа, меня просто обволакивает, будоражит, возбуждает. Я решаюсь на маленькую шалость. Снимаю туфлю и голой ступней заныриваю ему под штанину, провожу вверх-вниз по упругой голени незнакомца. Потом медленно убираю ногу. Он не отрывается от экрана, только руками чуть сильнее сжимает подлокотники. Шуршу по полу в поисках своей туфли и (о, счастье!) нахожу, то есть всё складывается иначе, чем в сказке про золушку. Но мой странный принц вряд ли бы кинулся разыскивать меня с моей туфелькой по всему городу. Поэтому я облегчаю ему задачу и пишу своё имя, адрес и телефон на листочке.

– Я люблю тебя, – проникновенно говорит белокурая красавица в фильме, – но мы не можем быть вместе…

– Почему? – недоумевает её, наверное, любовник.

– Потому что… – и остальные слова героя фильма я не слышу, так как холодные пальцы незнакомца сильно сжимают мою руку. Сердце стекает в мои лаковые чёрные туфли на высокой шпильке. Ногам становится тепло и уютно в месиве из сердечных волокон. Отвечаю на пожатие, впившись в его ладонь длинными чёрнонаманикюренными ногтями. Уже со всей силы вдавливаю ногти в его ставшую совсем влажной ладонь. Прижимается коленом. Я чувствую его кожей через наши одежды. Это чувственнее, чем нагишом…