33 (сборник) - [23]

Проснулась я уже утром. От вчерашнего состояния осталась только лёгкая дрожь в коленях и плохая концентрация внимания. На вопрос о том, отчего у меня было такое состояние, от врача я получила гениальный ответ: «Это из-за твоей неуравновешенной психики. Люди без отклонений прекрасно переносят этот наркоз, и ничего подобного с ними не происходит». Мне ничего не оставалось, как с ним согласиться. Процесс реабилитации проходил очень медленно. От нечего делать я наблюдала за происходящим вокруг, а свои заметки выносила на бумагу.

Быстрее всего человек раскрывается в экстремальной ситуации. Больница – это самое подходящее место для того, чтобы узнать человека за короткий срок. Только представьте, в одной палате, лишённой комфорта, по принуждению находятся 10 человек. Причём это не санаторно-курортные больные, которые пьют минералку для укрепления здоровья, а в целом себя чувствуют прекрасно и имеют возможность тупо распоряжаться свободным временем – гулять, пиздить, есть, спать, смотреть телик, отгадывать кроссворды. Одним словом, вести привычный бесполезный образ жизни, разве что с преимуществом не ходить на не любимую работу. В моей палате отделения гнойной хирургии совсем другие персонажи. Перекособоченные после операции, с вонючими гнойно-кровяными повязками, с глазами, полными страданий, они, как зомби, лежат на серых больничных койках или тащат еле передвигающиеся ноги по убогим коридорам, распространяя запах немощи. Операции в нашем отделении – дело обыденное. Врачи, привычные к воплям пациентов (потому что практически все операции проводятся без наркоза), выработали безжалостную хладнокровную тактику. Хирург не успокаивает добрым «потерпите ещё чуть-чуть», а молча орудует скальпелем и уверенными руками в гнойно-кровавой ране, извлекая оттуда отработанные организмом запчасти. После такого ремонта пациенты переживают боль на убогих больничных койках. В нашей палате их десять, и ни одна не пустует. Вот представьте десять ходячих трупов, с разными судьбами, социальными статусами, характерами, объединённых пространством и болью, болью и пространством.

Рядом со мной лежит баба Лида. На 72-м году жизни она попала в автокатастрофу. У неё нет половины черепа, а всё тело – жёлто-фиолетовое. Баба Лида пережила войну и не жалуется никогда. Давно заметила, что люди старшего поколения намного терпеливее, чем мы. Когда на обходе врач спрашивает «Как самочувствие?», она с неизменной улыбкой отвечает «Лучше всех». Куда там лучше! Баба Лида целый день лежит на спине, потому что не может повернуться, и оранжевого цвета надувная утка ждёт своей порции мочи. Старожил этой палаты – интеллигентная милая женщина Людмила Ивановна. Она провела здесь уже полтора месяца, перенесла две операции, но улучшений в её состоянии не намечается. Людмила Ивановна дисциплинировано принимает пилюли, выполняет всякие назначения и терпеливо ждёт выздоровления, которое вряд ли наступит. У стены койка молодой козочки Наташи. Она впервые в больнице, поэтому возмущена, но возмущение своё не высказывает красноречиво, поскольку имеет правильное образование и воспитание. Соседка с другой стороны – хорошая мама и жена, сильно верующая пышечка Катя. У неё двое детей, старший – инвалид. Видимо, потому и молится, что кроме Бога, надеяться ей не на кого. Она моет на птицефабрике куриное говно и зарабатывает гораздо больше, чем когда была медсестрой в детской больнице, потому что мы живём в России. На противоположной стороне – правильная девушка, хорошая мама и верная жена, нежный цветочек, не приспособленный к жизни, Лена. В больнице за свои 28 лет лежит в первый раз. Падает в обморок только от одного вида хирурга, из-за того что не в силах открыть бутылку минералки, может умереть от жажды. Она согласно распорядку ложится спать ровно в 10 часов и цыкает на продолжающих перешёптываться в темноте пациентов. Не выносит разговоров о мертвецах, смерти, болезнях, всегда повторяет, что нужны только положительные эмоции, и рассказывает рецепт приготовления сырников. Рядом тётя Таня, добродушная деревенская баба, про таких говорят: «Коня на скаку остановит, в горящую избу войдёт». Каждый день она звонит домой и справляется о своей корове. Потом редкий экземпляр – Жанна с переломанной челюстью. Она говорит, что попала в аварию, но после нескольких фраз («я – центровая… мне тут друг из тюрьмы прислал… я в свару люблю играть… вот выпишусь – поляну накрою…») я понимаю, что челюсть девушки пострадала не в автокатастрофе. Укрепляюсь я в этом мнении после «Хоп, мусорок, не шей мне срок…» в её исполнении. Она вторую неделю ждёт приезда своего мифического мужа и каждый день пилит ногти и выщипывает брови, чтобы встретить его во всеоружии. При этом красный подбитый глаз, металлические шины во рту и разбитые в хлам губы её не беспокоят. Но муж объелся груш. Так мы его и не видели. Я не пытаюсь её разоблачить, поэтому не задаю вопросов о её преступном прошлом (или настоящем) и никому о своих умозаключениях не рассказываю. Дальше койка роковой женщины Ирины. Черноглазая, стройная, волевая, она внушает мне уважение. У Ирины сложная судьба – её первый муж утонул. Накануне она видела сон о том, как в квартиру врывается поток грязной воды, и к ногам её волной выбрасывает чёрную голову. Мужа выловили через 12 дней из талых мартовских вод мутной реки. За 12 дней Ирина в обнимку с кофе, сигаретой и телефоном постарела на 12 лет. Вторая любовь Ирины тоже трагическая. Он повесился. А третий со словами «я не хочу быть третьим», срулил, трус. Она перенесла несколько операций, у неё на теле толстый шрам длиною в жизнь. Ирина лежит в больнице третью неделю. Она стойко переносит последствия тяжёлой операции. Иногда ночами тихо плачет и ходит по коридору.