3 ½. С арестантским уважением и братским теплом - [63]

Шрифт
Интервал

Я тогда как раз решил обеспечить в области законный порядок получения передач зэками. По закону арестанту раз в определенный период времени, в зависимости от режима содержания, положены продуктовые передачи. Передавать их может кто угодно. Администрация ИК-5 придумала очень простую штуку: чтобы получить передачу, зэк должен написать заявление с указанием, кто передает. Если зэк плохо себя ведет, или плохо работает, или просто рожей не вышел, ему это заявление не подписывают. Можно, конечно, пожаловаться в прокуратуру, но за это придется либо получить резиновой палкой, либо провести много пятнашек в карцере. Никто на такое ради харчей идти не хочет. Заявления — отличный способ манипулировать зэками. Даже если найдется один, готовый пожертвовать передачами ради справедливости, заявления не будут подписаны всем остальным, а зэки уже сами разберутся.

Короче, я решил, что нужно лишить ментов этого метода управления. Только-только озадачился, а тут двое бродяг, первый день в лагере, просят меня не кипишить по поводу посылок. Понятное дело, инфа от ментов, ни один з/к об этом пока не знает.

Встречаюсь на следующий день с Баширом и Гело. Они не пожимают мне руки. Объясняют, мол, не по жизни, потому что я — шерсть. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день. Я полностью деморализован. Пытаюсь объяснить всю сложившуюся конструкцию, но это непросто: Гело не очень хорошо говорит и понимает по-русски, Башир не очень хорошо слушает, так как в основном говорит сам. Но в итоге они мне сказали, чтобы я не волновался и что мой вопрос решат.

В жилзоне лагеря бродяги пробыли пару недель. В шестом бараке находились барыги, которые торговали спайсом. Если помните, отношения с этим наркотиком у криминального мира сложные: запретить запрет нельзя, но рекомендуется воздержание. На практике все желающие, конечно, покуривают, но делают это скрытно, под угрозой того, что в любой момент за такой поступок могут «получить как с понимающего». Башир, Гело и собранная ими бригада солдат зашли в шестой барак и всех подряд там избили. Я не уверен, что все было сделано в идеальном соответствии с арестантскими нормами, поскольку били без разбору и ногами, а ногами можно бить только обиженных. После этого бродяг отправили в долгое путешествие между БУРом и СУСом — в жилой зоне они больше не появлялись.

Понятное дело, блатной экспедиционный корпус на самом деле был подготовлен ментами — как бы иначе группу качков пропустили в отряд, где живут зэки из хозобслуги? Для этого надо минимум несколько локальных участков открыть. А так получилось очень удачно: и барыги напуганы, и бродяги изолированы.

Я тем временем пошел к блатным лагеря выяснять, шерсть я все-таки или не шерсть. Блатные заверили, что нет, ибо шерсть — это имя, а имя может дать только вор, но не бродяга. Ну и начали разные бродяги со всей страны заходить в лагерь и разбираться в этом вопросе. Блатных хлебом не корми — дай порамсить. В результате Башир и Гело сказали, что я их не так понял и шерстью они меня не называли. Но и братом тоже не назвали. Короче, неопределенность бесит ужасно.

Со временем неопределенность становилась все более пугающей. Я так долго пробыл в отряде, что приобрел там статус представителя криминального мира. Баландеры обращались ко мне как к арбитру, а некоторые даже называли единственным мужиком в бараке, чем меня немало смущали. Все же я к криминальному миру имел такое же отношение, как Пол Пот — к благотворительности. Честно говоря, позиция смотрящего за баландерским отрядом меня совершенно не привлекала. Но, так или иначе, зэкам, которых пытались закинуть в восьмой отряд, советовали там обращаться ко мне. Я объяснял, что заходить в отряд не надо.

Это был какой-то маразматический ритуал. Пару зэков заводили в локальный участок. Они там резали себе вены. Их уводили в санчасть и перевязывали, а потом поднимали в людской отряд. Все происходило рутинно, как на конвейере. У меня даже были заготовлены станки, и тем, кто не хотел подниматься в отряд № 8, я их выдавал для членовредительства. Резались они при этом скорее символически (есть такие места на предплечьях, которые можно порезать без особого вреда). Такая проверка зэка. Но выглядит крайне тупо. Какой-то гребаный пионерский лагерь «Лопушок», а не вселяющая ужас русская тюрьма.

Распорядок

Хожу я себе, брожу по лагерю. Вернее, по паре сотен метров продола: из барака в библиотеку, из барака в столовую.

Кстати, вот прикол про столовую. Чего туда ходить. Все равно не ем, лица одни и те же. Разговоры после третьего раза ходят по одному и тому же кругу. Больше всего раздражало, что з/к, хоть я им миллион раз все объяснял, считали меня каким-то то ли олигархом, то ли депутатом (а я ведь скорее наоборот) и донимали вопросами типа: «А чо слышно за амнистию?» «А чо там про день-за-полтора?» (система пересчета срока заключенных, которую отменили при посадке МБХ, когда сутки в СИЗО приравнивались к полутора суткам на зоне). Надежда в зэке неистребима, поэтому одни и те же чуваки могли задавать одни и те же вопросы по много раз. Еще возникали волны недовольства, когда где-то рождался слух о том, что спайс больше не наркотик или можно каждые полгода писать надзорную жалобу в Верховный суд.


Рекомендуем почитать
Парадиз

Да выйдет Афродита из волн морских. Рожденная из крови и семени Урана, восстанет из белой пены. И пойдет по этому миру в поисках любви. Любви среди людей…


Артуш и Заур

Книга Алекпера Алиева «Артуш и Заур», рассказывающая историю любви между азербайджанцем и армянином и их разлуки из-за карабхского конфликта, была издана тиражом 500 экземпляров. За месяц было продано 150 книг.В интервью Русской службе Би-би-си автор романа отметил, что это рекордный тираж для Азербайджана. «Это смешно, но это хороший тираж для нечитающего Азербайджана. Такого в Азербайджане не было уже двадцать лет», — рассказал Алиев, добавив, что 150 проданных экземпляров — это тоже большой успех.Книга стала предметом бурного обсуждения в Азербайджане.


Я все еще здесь

Уже почти полгода Эльза находится в коме после несчастного случая в горах. Врачи и близкие не понимают, что она осознает, где находится, и слышит все, что говорят вокруг, но не в состоянии дать им знать об этом. Тибо в этой же больнице навещает брата, который сел за руль пьяным и стал виновником смерти двух девочек-подростков. Однажды Тибо по ошибке попадает в палату Эльзы и от ее друзей и родственников узнает подробности того, что с ней произошло. Тибо начинает регулярно навещать Эльзу и рассказывать ей о своей жизни.


Год со Штроблом

Действие романа писательницы из ГДР разворачивается на строительстве первой атомной электростанции в республике. Все производственные проблемы в романе увязываются с проблемами нравственными. В характере двух главных героев, Штробла и Шютца, писательнице удалось создать убедительный двуединый образ современного руководителя, способного решать сложнейшие производственные и человеческие задачи. В романе рассказывается также о дружбе советских и немецких специалистов, совместно строящих АЭС.


Всеобщая теория забвения

В юности Луду пережила психологическую травму. С годами она пришла в себя, но боязнь открытых пространств осталась с ней навсегда. Даже в магазин она ходит с огромным черным зонтом, отгораживаясь им от внешнего мира. После того как сестра вышла замуж и уехала в Анголу, Луду тоже покидает родную Португалию, чтобы осесть в Африке. Она не подозревает, что ее ждет. Когда в Анголе начинается революция, Луанду охватывают беспорядки. Оставшись одна, Луду предпринимает единственный шаг, который может защитить ее от ужаса внешнего мира: она замуровывает дверь в свое жилище.


Карьера Ногталарова

Сейфеддин Даглы — современный азербайджанский писатель-сатирик. Его перу принадлежит роман «Сын весны», сатирические повести, рассказы и комедии, затрагивающие важные общественные, морально-этические темы. В эту книгу вошла сатирическая баллада «Карьера Ногталарова», написанная в живой и острой гротесковой манере. В ней создан яркий тип законченного, самовлюбленного бюрократа и невежды Вергюльаги Ногталарова (по-русски — «Запятая ага Многоточиев»). В сатирических рассказах, включенных в книгу, автор осмеивает пережитки мещанства, частнособственнической психологии, разоблачает тунеядцев и стиляг, хапуг и лодырей, карьеристов и подхалимов. Сатирическая баллада и рассказы писателя по-настоящему злободневны, осмеивают косное и отжившее в нашей действительности.