27 приключений Хорта Джойс - [29]

— Хорх-хорх…

19. Наоми писала

«Бесконечно дорогие люди, милые друзья — Чукка, Хорт, Рэй-Шуа.

Где вы? Почему так далеко от меня, что мне кажется, едва ли эти строки дойдут до вас, и вы — настоящие вы, которых я горячо люблю и помню — вы в самом деле своими глазами прочтете это письмо. Ну, буду верить, буду писать, писать с тем волнением, знакомым сияющим волнением, с каким привыкла встречать вас.

Прежде всего напоминаю, что я ваша птичка Наоми — стала взрослой, большой, серьезной, о чем упорно пишу в каждом письме к вам.

Я выросла настолько, что даже самой страшно и почти неловко.

Девушки моих лет — я это вижу — кажутся мне глупенькими мелкими девочками и с ними мне невыносимо скучно и пусто.

И я одиночествую…

Мой учитель и друг Хорт Джойс покинул меня — свою ученицу. Что делать мне?

Ведь это он — учитель мой — виноват в моем всевозрастающем разумении, в моем остром, обоснованном вкусе, в моей высокой интуиции, в моей светлой воле, как виноват в тоске моей по любимейшим друзьям, скрывшимся в лесах глубокого сурового севера.

И все же — девочка я в сравнении с вами и мне простительны будут эти строки, если я вздумаю рассуждать, будто впрямь взрослая.

Впрочем, и в рассуждениях я — ученица своего дорогого учителя: так беспредельно много он дал мне, насытил, окрылил, одухотворил.

Каждую секунду я чувствую его направляющую волю, как чувствую и Чукку и Рэй-Шуа.

Вы трое для меня — три непостижимых явления, три чуда, три мира, три счастья.

А то, что все вы трое вместе и где-то там — в землянке северных лесных гор, у холодной реки, — это захватывает мой дух от величия, я почти задыхаюсь от удивления и все, около вас совершившееся мне представляется фантастическим, сказочным, неимоверным.

Я рвусь к вам!

Но, как недостойная, смолкаю в немоте.

Я завидую счастью Дианы, что она с вами и смотрит па вас, и слушает слова. Завидую.

О, конечно, Диана лучше, интереснее меня: недаром же вы с таким восторгом пишете мне, как она изумительно достает подстреленных уток из середины заросшего озера, какие она делает крепкие умные стойки, как она чудесно анонсирует о ею найденной дичи.

Счастливая Диана, если бы ты знала, — какая у тебя есть завистница, ревнивая Наоми.

Всем существом рвусь к вам.

И мне позволили бы в любой момент мои родители уехать к вам, в гости.

Но… никогда, никогда не позволит Хорт.

С ним я не решаюсь об этом говорить и даже не прошу тебя, Чукка.

Не прошу.

Потому что понимаю Хорта: ведь сам он пишет, что жить осталось ему менее двух лет и не надо усложнять жизнь встречами и излишними пустыми разговорами, не надо разбавлять вино водой, не надо опускать натянутых струн…

Он прав. Зачем я ему — внешнее развлечение — птичка Наоми, умеющая только петь, забавлять.

И лишь мысль, что я не увижу Хорта, никогда не увижу, пугает, давит меня, колет душу и иногда я вдруг закусываю губы, как от страшной боли…

Милый Хорт, неужели так странно, так нелепо устроена жизнь, что ты считаешь нашу разлуку окончательной и справедливой?

Почему? Во имя чего тогда растет тоска по тебе, будто мы одно существо, связанное, спаянное судьбой, и во имя чего ты пишешь волнующие слова и тем увеличиваешь нестерпимость тоски моей?

И что делать с собой мне дальше? Научи.

Я сознаю вполне и ясно вижу всю правоту твоего положения и душевного состояния, когда ты кончаешь жизнь, а я начинаю.

Когда ты нашел спокойствие мудреца, а я — сплошное горение и беспокойство…

Раньше иногда — теперь чаще и явственнее я вижу сны, что ты, Хорт, муж мой…

И мне безгранично-изумительно жить с тобой…

Будто весеннее солнце ты, и я цветок раскрытый, цветущий навстречу тебе, и волшебно мне под небом лучей твоих….

Вот о чем говорю я тебе: Хорт, ты муж мой…

Научи, открой, скажи, напиши об этом — как быть мне дальше?

И напиши, или нет — лучше не пиши о снах твоих, если видишь меня…

Не пиши, не надо: я так боюсь узнать — а вдруг ты не видишь меня женой…

Но может ли это быть? Нет, не пиши.

Дай поверить мне, что не может быть…

Что ты и я — одно существо, с того самого момента, когда увидела тебя в гавани, когда нашла тебя.

Хорт, Хорт, вот о чем я пишу.

Слезы падают на эти строки, и ты поцелуй их.

Ты пожалей и согрей меня — одинокую, далекую птичку твою. Наоми твою.

Ты скажи мне: во имя чего эти сны, эта тоска, эти слова, эти мысли.

Помоги разобраться мне в происходящем.

Или это все зря и надо молчать…

Но не ты ли говорил: „Ничего на свете зря не происходит“ — ведь не зря же мы встретились, не зря жили так дружно, не зря верили, что найдем Чукку, не зря ты нашел Рэй-Шуа.

И сотни других „не зря“ совершились.

Так почему же, почему мы расстались так неверно, нелепо, не смотря в глаза друг другу.

Расстались зря.

Я помню: вы все трое замолкли, стихли, старались быть спокойными, делали вид, будто разлучаемся не надолго и со мной никто из вас ничего не говорил.

Тогда я меньше, глупее была и плохо соображала, что делается, но прекрасно чувствовала, хотя и не умела выразить боль тоски словами.

Помню и тогда я не понимала, каким образом такие большие, великие, замечательные люди могли вдруг покинуть, оставить меня — девочку — так преданно-горячо любящую вас и никогда ни на секунду не остывающую и теперь.