21.12 - [6]

— Уверен, что результаты генетической экспертизы всё скоро прояснят, — сказал он ей. — Если позже возникнут вопросы, звоните доктору Дэвису, не стесняйтесь.

— Погодите, доктор! Не вешайте трубку!

Стэнтон поневоле восхитился ее настойчивостью. В ординатуре он и сам был когда-то занозой в заднице у врачей.

— В чем еще дело?

— В прошлом году была опубликована научная работа об уровнях амилазы, где говорилось, что по ним можно определять дефицит сна.

— Мне эта работа знакома. И что с того?

— У моего пациента этот уровень составляет триста единиц на миллилитр, а это значит, что он не спал уже более недели.

Стэнтон отвернулся от клеток. Неделя без сна?

— У него были спазмы?

— Судя по результатам сканирования мозга, были, — ответила Тэйн.

— А как выглядят зрачки?

— Как булавочные головки.

— Какова реакция на свет?

— Не реагирует.

Неделя бессонницы. Потливость. Мозговые спазмы. Зрачки сузились до размера булавочной головки.

Из немногих заболеваний, что давали такую комбинацию симптомов, остальные были даже более редкими, чем ФСБ. Стэнтон стянул с рук перчатки, уже позабыв о своих мышах.

— Не допускайте никого к нему в палату до моего приезда.

2

По своему обыкновению, Чель Ману приехала к церкви Богоматери всех Ангелов — главному храму для четырех миллионов католиков Лос-Анджелеса — к самому концу службы. Поездка от ее кабинета в музее Гетти до собора в час пик занимала почти час, но ей нравилось еженедельно совершать это небольшое путешествие. Большую часть своего времени она корпела в исследовательской лаборатории музея или читала лекции в Калифорнийском университете, и для нее это была редкая возможность выбраться из западной части города, выехать на шоссе и просто двигаться. Даже плотный транспортный поток с пробками — проклятие Лос-Анджелеса — совершенно не раздражал ее. Дорога до церкви становилась желанным перерывом в работе, временем для медитации, когда можно было отключиться от всей этой повседневной суеты: ее исследований, ее бюджета, ее коллег, ее обязанностей на факультете, ее матери. Она выкуривала сигарету (или даже две), включала тяжелый рок и позволяла себе расслабиться. И всегда, съезжая с хайвея, сожалела, что не может все бросить и продолжать ехать дальше.

У самого собора она затушила окурок второй сигареты и бросила его в урну под странной мужеподобной статуей Мадонны, установленной рядом со входом. Затем открыла тяжелую бронзовую дверь. Внутри ее ожидали привычный вид и ощущения: сладкий запах ладана, голоса молящихся у алтаря и самая большая коллекция алебастровых окон в мире. Проникавший сквозь них свет делал землистыми лица большой группы собравшихся здесь сегодня иммигрантов-майя.

За кафедрой, под пятью иконами в золоченых окладах с изображениями пяти фаз жития Христова, стоял Марака — пожилой бородатый «дежурный священник», помахивающий кадилом.

— Тевичим, — пропел он на к’виче, диалекте языка майя, на котором говорят более миллиона аборигенов в Гватемале, — Тевичем Гукумац к’астайисай.[5]

Марака повернулся лицом к востоку и сделал большой глоток баальче — молочно-белого священного напитка, который готовили из выжимки древесной коры, корицы и меда. Потом он жестом подал сигнал своей пастве, и храм снова наполнили голоса молящихся. Они исполняли один из древних обрядов, которые разрешал им архиепископ раз или два в неделю, но при условии, что майя непременно посещали и обычные католические мессы.

Чель тихо прошла вдоль дальнего нефа, стараясь не привлекать к себе внимания, хотя по меньшей мере один мужчина заметил ее и радостно помахал рукой. Он уже пытался множество раз пригласить ее на свидание с тех пор, как она помогла ему правильно заполнить анкеты для иммиграционной службы. Пришлось тогда соврать, сказав, что у нее уже есть ухажер. При росте в 155 сантиметров Чель не выглядела типичной жительницей Лос-Анджелеса, но среди собравшихся многие считали ее красавицей.

Встав в сторонке от алтаря, Чель дождалась окончания обряда. Использовала время, чтобы рассмотреть конгрегацию, в которой заметила дюжины две белых лиц. До самого недавнего времени «Братство» насчитывало только шестьдесят членов. Они встречались здесь по понедельникам, чтобы почтить своих богов и традиции предков, — то были исключительно иммигранты, выходцы из стран, где осели потомки древних майя, включая родную для Чель Гватемалу.

Но теперь все чаще стали являться сторонники теории апокалипсиса. Пресса уже окрестила их «декабристами», а они, казалось, искренне верили, что участие в обрядах майя спасет их, когда наступит Конец Света, до которого, по их подсчетам, оставалось менее двух недель. Разумеется, многие «декабристы» не утруждали себя приходом сюда, проповедуя идею о конце цикла жизни на Земле с других трибун. Некоторые утверждали, что океаны выйдут из берегов, землетрясения вскроют все разломы земной коры, а полюса поменяются местами, уничтожив все живое. Другие оспаривали это мнение, настаивая, что апокалипсис в новом контексте будет означать всего лишь возвращение к более примитивному образу жизни, избавив землян от переизбытка технологий. Серьезные же исследователи истории майя, к которым принадлежала Чель, считали идею Конца Света 21 декабря просто чьей-то досужей выдумкой. Однако это никому не мешало наживаться на мудрости древних майя, торгуя футболками, билетами на «научные» конференции или же, напротив, высмеивая ее народ и делая его предметом глупых шуток в вечерних развлекательных шоу на телевидении.