21.12 - [7]

— Чель?

Она обернулась и увидела за спиной Мараку. Задумавшись, она не заметила, что церемония закончилась и народ потянулся к выходу.

Дежурный положил ладонь ей на плечо. Ему скоро исполнялось восемьдесят, и когда-то черная шевелюра уже совершенно поседела.

— Добро пожаловать, — сказал он. — Кабинет для тебя подготовлен. Хотя, конечно, всем нам хотелось бы, чтобы ты однажды приехала и совершила обряд вместе с нами, как прежде.

Чель только развела руками.

— Я очень постараюсь это сделать, честное слово. Просто я так занята в последнее время.

— Я все понимаю, — улыбнулся Марака. — Ин Лак’еш.[6]

Чель в ответ склонила перед ним голову. Это была традиция, забытая почти всеми даже в Гватемале, но многие старики по-прежнему ценили ее, и Чель почувствовала, что обязана сделать для него хотя бы это, чтобы загладить свой откровенно угасший интерес к обрядам.

— Ин Лак’еш, — тихо повторила она, а потом направилась в задний придел храма.

Там у кабинета священника, которым она раз в неделю пользовалась как своей приемной, первыми в очереди ее дожидались Ларакамы. До Чель уже дошли слухи, что Висенте Ларакам — отец семейства — наделал долгов, попавшись на крючок к полулегальным ростовщикам, для которых такие, как он, были легкой добычей: только что прибывшие в страну люди даже вообразить себе не могли, что здесь все может оказаться еще хуже, чем в покинутой навсегда опостылевшей Гватемале. Чель все это несколько удивило, потому что его жена Ина при первой встрече произвела на нее впечатление разумной женщины. Но Ина стояла рядом в юбке до пола и хлопчатобумажном хьюпиле[7], украшенном изящным зигзагообразным узором. Она все еще одевалась в традиционный наряд и, вероятно, как ни была умна, продолжала играть традиционную для их древней культуры роль жены — то есть во всем поддерживать своего мужа, даже если тот принимал заведомо неверные решения.

— Спасибо, что уделили нам время, — негромко сказала она.

А Висенте сбивчиво, с трудом подбирая слова, рассказал, как подписал договор на денежную ссуду под астрономические проценты, чтобы купить крохотную квартирку в районе Эхо-парка, и теперь его заставляли ежемесячно выплачивать мошенникам гораздо больше, чем он мог заработать на стройке. При этом у него был обреченный вид человека, взвалившего на свои плечи все тяготы мира. Ина же молча стояла рядом, лишь глаза умоляюще смотрели на Чель. Женщины обменялись выразительными взглядами, и только тогда Чель поняла, чего стоило Ине уговорить непутевого супруга прийти к ней и попросить о помощи.

Умолкнув, он протянул Чель подписанные им документы, и она первым делом вчиталась в абзацы, напечатанные самым мелким шрифтом, ощущая, как разгорается в ней уже знакомый гнев. Ведь Висенте и Ина были только двоими из огромной армии переселенцев из Гватемалы, которые пытались обосноваться в этой подавлявшей их, огромной и новой стране, где они почти сразу сталкивались со множеством желающих поживиться за их счет. Но в то же время она не могла не признать, что это сами майя в большинстве случаев оказывались слишком доверчивыми. Даже пятьсот лет угнетения не воспитали в ее народе той малой толики здорового цинизма, который необходим для элементарного выживания в современном мире. И они в полной мере расплачивались за это.

К счастью для Ларакамов, Чель располагала обширными связями, особенно среди юристов. Она дала им координаты адвоката, к которому им следовало обратиться, и хотела уже вызвать следующего из очереди, когда Ина открыла сумку и протянула ей пластмассовый контейнер.

— Это пепиян, — пояснила она. — Мы вместе с дочкой специально приготовили для вас.

Морозильник Чель и так уже был до отказа забит этим сладковатым на вкус блюдом из курицы, которым считали необходимым расплачиваться с ней почти все члены «Братства», но и отвергнуть дар она не могла. К тому же ей была приятна мысль о том, как Ина и ее маленькая дочь стояли рядом у плиты — это давало надежду, что у общины майя в Лос-Анджелесе все же есть светлое будущее. Родная мать Чель, тоже, между прочим, выросшая в глухой гватемальской деревне, скорее всего проводила сейчас время у телевизора, наслаждаясь шоу «С добрым утром, Америка!» и поглощая на завтрак разогретые в микроволновке полуфабрикаты.

— Дайте мне знать, чем все это закончится, — сказала Чель, возвращая Висенте его бумаги, — и в следующий раз не связывайтесь с проходимцами, которые знакомятся с вами на автобусных остановках. Это едва ли хорошие люди. В случае нужды лучше сразу обращайтесь ко мне.

Висенте взял жену за руку, изобразил на своем лице принужденную улыбку, и оба удалились.

В течение следующего часа Чель занималась более простыми делами. Втолковала беременной женщине, зачем той нужно пройти вакцинацию, объяснила молодому иммигранту принципы обращения с кредитной картой и разрешила спор между старым приятелем своей матери и человеком, у которого он снимал жилье.

Когда же со всеми проблемами соотечественников было покончено, Чель откинулась на спинку кресла и закрыла глаза, размышляя о керамической вазе, над которой трудилась сейчас в музее Гетти. На ее внутренних стенках она обнаружила древнейшие из когда-либо найденных частички табака. Удивительно ли, что ей так чертовски трудно бросить курить? Люди получают от этого удовольствие уже много тысяч лет.