208 избранных страниц - [5]

Корреспондент. Не помню, товарищи, говорил я вам или нет: вот эта утопающая в последних лучах солнца местность — старинное русское село Мясоедово. А вас, дедушка, я хотел спросить: ведь лучше стало жить?

Дед. Чем когда?

Корреспондент. Чем сорок лет назад.

Дед. Сорок?.. Это после войны… В магазин придешь — и деньги есть, а купить нечего. Карточки ввели на продукты, талоны были на масло там, на сыр.

Корреспондент. Дедушка, а пятьдесят лет назад что было?

Дед. Пятьдесят?.. Преследовали почем зря.

Корреспондент. Как они выглядели, эти изверги?

Дед. Да как?.. Люди как люди, как сейчас все выглядят.

Корреспондент. Спасибо, дедушка, у нас к вам остался только один вопрос. Что было шестьдесят лет назад?

Дед. Шестьдесят?.. Тогда от голода много умерло. Жуткое дело.

Корреспондент. А сейчас от голода не умирают.

Дед. Щас нет… Щас от радиации.

Корреспондент. Дед!

Дед. Что?

Корреспондент. Вот эта местность — старинное русское село Мясоедово, а я тебя последний раз спрашиваю: лучше стало жить?!

Дед. Чем когда?

Корреспондент. Чем при хазарах!

Дед. При хазарах?.. Тогда предали все огню и пожарам.

Корреспондент. Значит, сейчас лучше стало жить?!

Дед. А чем лучше?

Корреспондент. Пожаров нет.

Дед. Так гореть нечему.

Корреспондент. Дедушка… сгинь к чертовой матери! Лучше бы я делал передачу не из села, а из города.

Дед. А чем лучше-то?

Корреспондент. Еще раз вас с праздником, товарищи телезрители, до свидания. Всего, всего вам самого хорошего: здоровья, удачи, счастья, чтобы дом полной чашей! В общем, чтобы все было… как до хазар.

Сами по себе

Проснулись русские утром, видят — все партии, что у них были, исчезли. Сперва подумали, что на них тля какая-то напала, но тогда бы хоть шелуха осталась, а тут нет ничего. Ну и догадались, что просто их все ветром сдуло.

Остались русские сами по себе, не знают, куда ногой ступить, как бы во что не вляпаться без политического-то руководства.

Народ ведь и без того очень простой, только-только начал учиться есть, а то все ложкой в чужой рот попадал. Из ремесел развито было всего два: затягивание пояса и умение терпеть до гроба. Но зато уж, правда, и умельцы были! Это тебе не блоху подковать. Такие были даже, что еще и не кончилось у них терпение, а уже они в гробу. И культурно, к примеру, русские тоже мало кого обскакали. Много понастроили памятников, а как-то тут выдался свободный день, пригляделись — господи! они же все на одно лицо. То есть буквально везде один и тот же человек стоит. Вот до чего это простой народ был.

А как сдуло партии ветром, вовсе перепугались они до смерти, замерли, боятся шаг шагнуть в сторону. Но к обеду проголодались многие, дети по нужде запросились, делать нечего — стали искать, нет ли у них умных среди беспартийных. А вдруг! А чем черт не шутит! А ну как есть!! Ну хоть не круглые-то дураки.

Должны быть самостоятельные люди — слух был в народе, что есть мужики и бабы, которые издревле не днем, конечно, но хоть и ночью, а делают не то, что им партии велят, а то, что им хочется.

И что б вы думали? Поогляделись и тут же нашли несколько человек самостоятельных. Потом оказалось, что их много таких. Оказалось, что самые-то умные как раз никогда ни в какие партии и не лезли, а делали ночью что хотели.

Ну и все. И стали русские жить нормально. К вечеру уже по уровню жизни догнали почти кой-какие неразвитые страны. Болтали, что ночью даже кого-то из африканцев перегнали, но это пока не подтвердилось.

Сейчас одного только и боятся русские — как бы ветры перемен не надули им опять кого-нибудь в авангард.

У пивного ларька

К длинной очереди у пивного ларька подошли трое военных с автоматами и повязками на руках. Устало, недобро оглядели толпу.

Один из военных, постарше и понебритее, спросил:

— Коммунисты есть?

Очередь замерла, сжалась, сделалась небольшой и жалкой, как в развитых странах.

— Началось, — пролетело от головы к хвосту очереди.

— Отлавливают.

— Погуляли, хватит.

— Иван, ты что не выходишь?

— Кто Иван?!. Обознались вы.

Никто не вышел, не шевельнулся.

— Жаль, — сказал тот же военный, — жаль.

Другой военный, помоложе и помладше званием, пояснил:

— Нашли обложку от партбилета, в ней семьсот рублей.

Не успел он договорить, алкаши захлопали себя по пустым брюкам и пиджакам в поисках партбилета. Зазвенели голоса:

— Народ и партия — все едино!

— Где что-нибудь, там и они.

— Ум, честь и все такое.

— Иван, ты-то куда?

— Дура, не Иван, а Иван Петрович. Распустили дармоедов!

Очередь дрогнула раз, другой, третий, заколебалась, целиком оторвалась от пивного ларька и двинулась навстречу автоматам.

— Все коммунисты?! — удивился плохо выбритый.

— Все! — хором сказали алкаши.

— Жаль, — бросил военный, — жаль.

Другой военный, помоложе и помладше званием, пояснил:

— Семьсот рублей… все фальшивые. Чьи вот они, откуда?

Толпа немного помолчала, потом помялась, потом попятилась. Заговорили все разом:

— Болеет партия.

— А что ж ты хочешь? То она тебе в авангарде, то черт ее знает где.

— Заболеешь — на словах одно, на деле другое.

— Запутались, заврались. Так, что ли, Иван?

— А кто тут Иван? Тут Иванов нет.

Военные постояли еще немного и ушли.

Последние отблески солнца осветили чистое, голубое небо. Народ принялся пить пиво.