20 философов за 90 минут (каждый) - [36]

лов до консерваторов – все верят в один общий принцип? Кант верил, что можно открыть этот основополагающий закон; начал он с того, что бы большинство признало важнейшим вопросом. О добре и зле речь не шла. Он не пытался найти суть всех различных интерпретаций этих основ­ных моральных понятий. Кант подчеркивал, что он ищет основание морали, а не ее содержание. Как с чистым разумом, так и с практическим: тре­бовалось определить априорные принципы, ана­логичные категориям.

На самом деле Кант в итоге пришел к одному принципу, который назвал «категорическим им­перативом». Это был априорный принцип всех моральных поступков, их метафизическая пред­посылка. Также как и категории чистого разума, он задает рамку нашего этического мышления (практического разума), не наделяя его каким-то особенным моральным содержанием. Кантовс-кий категорический императив звучит так: «По-

30

ступай только в соответствии с тем принципом, который для тебя имеет силу всеобщего закона».

Этот принцип дал Канту уверенность, что поступать следует в соответствии с долгом, а не в соответствии с чувствами, и привел его к неко­торым странным умозаключениям. Например, Кант утверждал, что моральная правота поступка должна оцениваться не по его результату, а по тому, делает ли это человек из чувства долга. Это просто ненормально, если мораль связана толь­ко с общественным долгом, а не просто с личной правотой.

Кант рассматривал свой категорический им­ператив только как форму, свободную от мораль­ного содержания. Но это не совсем так. Он все же содержит следы морального содержания. Мо­ральность согласия, для начала. Категорический императив подразумевает, что каждый должен дей­ствовать определенным образом, не обращая вни­мание на настроение или цель. Должен ли глава государства действовать по тем же моральным принципам, что и епископ в монастыре? Следует ли ему пытаться быть таким? Должен ли Черчилль пытаться быть похожим на Ганди? Или наоборот?

31

Возможно, все системы с неизбежностью ведут к такой жесткости. Но безо всякой этической системы мы бы совсем потерялись и не смогли бы вынести никакого суждения.

Этические принципы системы Канта приве­ли его к мысли, что мы никогда не должны лгать, независимо от того, какие последствия это мо­жет вызвать. Он хорошо знал о том, что влечет за собой этот тезис, но все равно его придерживал­ся. «Сказать неправду убийце, который преследу­ет твоего друга, укрывшегося в твоем доме, будет преступлением».

Должны ли мы думать, что Кант выдал бы своих друзей-евреев нацистам? Нет: все, что нам о нем известно, позволяет сказать, что здесь он бы последовал чувству долга. Его высокоразви­тый ум быстро бы обнаружил правило, которое запрещает ему выдать своих друзей.

Вопрос о том, следует ли лгать или нет, выда­ет некоторый дефект системы Канта. Безошибоч­но можно сказать, что он исключительно серьез­но относился к этой проблеме. Он даже размыш­лял над тем, стоит ли подписываться в конце письма «ваш преданный слуга», что было обыч-

32

ным для того времени. Будет ли это ложью? Кант говорил, что он не является слугой того, кому пишет, и совершенно не намерен быть преданным этому человеку. Но со временем он оставил та­кие размышления.

Однако в более серьезных вещах, таких, как литература, он оставался непреклонен. Он быт против чтения романов. Они делают наш ум «фрагментарным» и ослабляют память, «посколь­ку было бы глупостью запоминать романы, что­бы потом рассказывать их другим». Не следует сбрасывать со счетов то, что Кант здесь подразу­мевает, что помнит все прочие книги. Он тем не менее упускает из внимания тот факт, что чтение романа Руссо «Элоиза» было для него формиру­ющим опытом, который не сделал его ум фраг­ментарным и не ухудшил память.

Канту нравилась поэзия, но только если она быта созданной разумом, гармонией между муже­ством и чувствами. Поэзию без рифмы он считал просто сошедшей с ума прозой. Музыка быта для него иным и гораздо более сложным видом искус­ства. Она одна могла пробить щит, скрывавший его невыраженные эмоции, и поэтому он быт особен-

33

но резок по отношению к ней. Он не любил на­родную музыку, похожую на ту, что пела ему его мать. Музыкантов считал бесхарактерными, по­скольку то, что они играли, сводилось целиком к чувствам. Он рекомендовал своим студентам воз­держиваться от слушания музыки, поскольку она сделает их женственными. Однако сам он все-таки посетил один концерт, который давался в память о философе Моисее Мендельсоне.

Ему концерт показался бесконечным стоном, и больше Кант на концерты не ходил.

В 1790, в возрасте 58 лет, он опубликовал тре­тью, и последнюю, часть своего «монстра» — «Критику способности суждения». Она посвяще­на главным образом вопросам эстетики, но так­же касается вопросов теологии и многих других. Кант доказывает, что существование искусства предшествует художнику и что через красоту мира мы познаем его творца. Как он ранее заметил, в расположении звезд на небе, а также в нашей внутренней склонности к добру видна работа Бога.

Как в теории ощущения, так и в этике Кант пытается найти метафизическое основание для