20 философов за 90 минут (каждый) - [24]

58

ность. В существовании разума тоже можно было усомниться. Текст Декарта можно было подверг­нуть и более смелой интерпретации, чем та, что представил нам Фуко. Предположение, что мысль способна вырваться за пределы того языка, кото­рый описывает, — это чистой воды иллюзия.

Неудивительно, что Фуко довольно резко от­реагировал на эту критику, которая угрожала все­му его интеллектуальному проекту (а по большо­му счету, любому интеллектуальному проекту че­ловечества). По мнению Фуко, педантичная атака Дерриды была всего-навсего интеллектуальной игрой. Ссора двух ученых привела в итоге краско-лу в постструктуралистском движении. Фуко со­хранил установку на анализ текста, в особенности исторического документа, он настаивал, что таким образом возможно выявить структуры власти, за­ложенные в конкретном документе. Эпистема, контролирующая и ограничивающая написание текста, подразумевает и наличие определенной системы политической власти. Такой историчес­кий текст возможно интерпретировать вполне кон­кретным образом. Дерридаже настаивал, что, как и любой текст, исторический документ открыт для

59

бесконечного количества интерпретаций. Точка зрения на любой исторический документ менялась с веками. Возможно, это и позволяло освободить его от какой-нибудь авторитарной интерпретации, но в то же время позволяло Дерриде заявлять, что такой текст можно интерпретировать совершенно любым образом.

Деррида разошелся во мнениях и с Роланом Бартом, другим современным ему мыслителем из Парижа. Однако в этом случае расхождения не привели к ссоре и были гораздо менее основатель­ными. Барт был признанным специалистом в се­миологии, науке, изучающей текст на предмет поиска значений «второго порядка». Невинный читатель, пытающийся обнаружить в тексте зало­женные автором смыслы, считался знатоками безнадежно наивным. Настоящее значение тек­ста можно было найти только путем анализа структуры взаимосвязанных знаков и символов, скрывающейся в подтексте. Барт не стал ограни­чиваться философскими и литературными тек­стами и смело распространил свой аналитичес­кий метод на такие мало связанные между собой продукты человеческой деятельности, как мода,

60

Эйфелева башня и даже спортивная борьба (под ковром, как оказалось, кишмя кишели всевоз­можные взаимосвязанные знаки).

Этот метод текстуального анализа привел Барта к заявлению о «смерти автора». Что бы там ни говорил автор, это не имело никакого значе­ния. Автор являлся всего-навсего культурной конструкцией, продуктом класса, возраста, пола, социально детерминированных надежд и аппети­тов, и тому подобного. В лучших своих образцах анализ Барта помогал вскрыть скрывающуюся под внешним слоем языка структуру предпосы­лок, демонстрируя, как язык превращает эти це­ликом и полностью произвольные предпосылки в «естественные», «универсальные» или даже «обязательные». Например, именно так обстоя­ло дело с буржуазным романом и некритически воспринимаемыми культурными ценностями, составляющими его идеологическую основу.

Деррида испытывал по поводу так называемой «смерти автора» смешанные чувства. Конечно, он мог только радоваться при виде того, как Барт об­нажает скрытые предпосылки и демонстрирует истинную природу «универсальных ценностей»

61

буржуазного романа — всего-навсего произволь^ ной конструкции из предрассудков и предположе­ний. Это было вполне в ключе деконструктивиз-ма. Анализ Барта предоставлял еще одно доказа­тельство трансцендентального «присутствия» западноевропейской метафизики, адемонстрация чисто гуманистического характера такого рода «ис­тин» всегда оставалась актуальной. С другой сто­роны, Деррида не допускал возможности, что по­добная критика может преодолеть гуманизм и, очу­тившись, так сказать, по другую его сторону, выносить суждения независимо от гуманистичес­ких установок. Ведь критики пользовались язы­ком, который был основан и развивался на базе гуманистических предпосылок. Может показать­ся, что это замкнутый круг, но смысл аргумента ясен. Мы находимся в замкнутом круге собствен­ного Дискурса. Наша речь всегда будет зависеть от языка, на котором мы говорим, и нам никак не. избавиться от его гуманистического характера. Для того, кто надеется отыскать независимую от обще-ственныхконвенций истину, подобнаяконцепция покажется крайне пессимистичной. Однако в этом можно найти и свои хорошие стороны. Та истина,

62

которую мы знаем, в том единственном виде, в каком мы можем ее узнать, неизбежно останется гуманистической. То есть «о человеке и для чело­века». Ксожалению, какие замедлили напомнить упрямые деисты и метафизики, тоже самое мож­но сказать и о метафизических и религиозных предпосылках, в течение такого длительного вре­мени бывших частью языка. Деррида утверждает, что мы должны избавиться от их «присутствия», и в то же время заявляет, что избавиться от «присут­ствия» гуманизма невозможно. Непонятно, как он хочет совместить и то, и другое, — разве что в про­странстве свободной интерпретации, где, по-ви­димому, противоречить себе тоже дозволяется.

К концу 60-х Деррида уже стал мировой зна­менитостью. Его деконструктивистская теория стала одинаково модной — и одинаково скандаль­ной — по обе стороны Атлантики. Теперь уже не одни только философы и ученые принялись от­вергать теории Деррида, будь то под предлогом самоочевидности или чрезмерной усложненнос­ти. Некоторые же вообще считали их бессмысли­цей. (Один известный английский академик до­говорился до того, что объявил деконструктивизм