1974: Сезон в аду - [84]

Я увидел, как белый фургон спускался обратно, а небольшой сверток лежал безмолвно и неподвижно.

Я увидел миссис Марш, стоявшую у своей кухонной раковины с этим вот долбаным полотенцем в руках и смотревшую на приезжающий и уезжающий фургон.

Она запнулась, упала, снова поднялась на ноги.

Мы дошли уже почти до самой вершины холма, почти до сараев. Они были похожи на деревню каменного века, построенную из глины и грязи.

— Какой из них — его?

Она показала на самый последний — конгломерат брезента, мешков из-под удобрений, рифленого железа и строительного кирпича. Я пошел вперед, таща ее за собой.

— Этот? — прошептал я, указывая на черную деревянную дверь с окошком, закрытым мешком из-под цемента. Она кивнула.

— Открывай.

Она потянула дверь на себя.

Я толкнул ее внутрь.

Верстак, инструменты, сложенные друг на друга мешки с удобрениями и цементом, цветочные горшки и кормушки. Пол был покрыт пустыми полиэтиленовыми мешками.

Пахло землей.

— Где он?

Миссис Марш хихикала, прикрыв рот и нос кухонным полотенцем.

Я развернулся и с силой ударил ее через полотенце.

Она взвизгнула, завыла и упала на колени.

Я схватил ее за седой перманент и поволок к верстаку, прижав ее щеку к деревянной доске.

— А-ха-ха-ха! А-ха-ха-ха!

Она смеялась и кричала, трясясь всем телом, шаря одной рукой по полиэтиленовым мешкам на полу, другой зажимая юбку между ног.

Я взял какую-то стамеску или скребок.

— Где он?

— М-м-м ха-ха-ха! М-м-м ха-ха-ха!

Ее крики сливались в гул, хихиканье было нарочитое.

— Где он? — Я приставил стамеску к ее дряблому горлу.

— А-ха-ха-ха! А-ха-ха-ха!

Она снова начала лягаться и бить пятками и коленями по мешкам.

Я посмотрел вниз и разглядел между мешками конец толстой грязной веревки.

Я отпустил ее лицо и оттолкнул ее.

Я раскидал мешки ногами и обнаружил крышку люка, похожую на гигантскую железную пуговицу, прошитую грязной черной веревкой.

Я намотал веревку на обе руки — здоровую и больную, поднял крышку и откинул ее на пол рядом с люком.

Миссис Марш сидела на заднице под верстаком, хихикая и колотя пятками в истерике.

Я заглянул в люк, в узкую каменную шахту с металлической лестницей, ведущую вниз, к слабому свету на расстоянии около пятидесяти футов. Похоже, это была вентиляционная или дренажная шахта рудника.

— Он там, внизу?

Она колотила ногами по полу все быстрее и быстрее, кровь все еще сочилась из ее носа в рот. Внезапно она раздвинула ноги и начала тереть полотенцем по своим загорелым ляжками и ярко-красным трусам.

Я сунул руку под верстак и выволок ее оттуда за щиколотки. Я повернул ее на живот и сел верхом ей на задницу.

— А-ха-ха-ха! А-ха-ха-ха!

Я дотянулся до верстака и взял кусок шпагата. Обмотал его вокруг ее шеи, скрутил свободным концом запястья и завязал вокруг ножки верстака на два узла.

Миссис Марш обоссалась.

Я снова заглянул в шахту, повернулся и опустил одну ногу в темноту.

Я начал спускаться, металлическая лестница была мокрой и холодной, и мои бока задевали за скользкие кирпичные стены.

Я спустился на десять футов.

Сквозь визг и крики миссис Марш до меня доносился слабый звук льющейся воды.

Я спустился на двадцать футов.

Круг серого света и истерика наверху.

Я спустился на тридцать футов, смех и крики затихали по мере того, как я удалялся.

Я чувствовал, что подо мной вода, и представлял себе рудничные шахты, затопленные черной водой и заваленные трупами с открытыми ртами.

Я спускался к свету, не глядя вверх, сосредоточившись на самом спуске.

Внезапно одна из стен шахты кончилась, и я оказался на свету.

Я повернулся на месте, глядя в желтый зев горизонтального лаза, тоннеля, уходившего вправо.

Я спустился еще чуть-чуть, потом развернулся и уперся локтями в пол тоннеля.

Подтянувшись к свету, я забрался в него. Он был узкий, длинный и хорошо освещенный.

Не имея возможности встать, я пополз на локтях и животе по грубому кирпичу в направлении источника света.

Я вспотел, устал и умирал от желания подняться на ноги.

Я продолжал ползти, меря расстояние футами, затем милями, окончательно теряя чувство пространства.

Вдруг потолок стал выше, я встал на колени и пополз дальше, думая о куче грязи, собравшейся на моей макушке. Я полз до тех пор, пока мои ноющие колени и голени не перестали меня слушаться.

Я слышал, как в слабом свете что-то шевелилось: мыши или крысы, детские ножки.

Я пошарил по осклизлой куче сланца и нащупал туфельку, детскую сандалию.

Я лежал на кирпичах, в пыли и грязи, и боролся со слезами, не в состоянии бросить, оставить сандалию.

Я встал и, согнувшись, пошел дальше, стукаясь спиной о балки и опоры, мало помалу продвигаясь вперед.

Затем воздух изменился, и шум воды исчез. Я чуял смерть и слышал ее стоны.

Потолок стал еще выше. Я еще несколько раз стукнулся головой о балки, потом повернул у старой кучи обсыпавшихся камней и понял, что пришел.

Я встал во весь рост у входа в большой тоннель, который был освещен десятью старинными масляными рудничными лампами. Я тяжело дышал, потел, умирал от жажды и пытался осознать то, что я увидел.

Пещерка Санта-Клауса, мать его.

Я бросил сандалию на землю. По моему грязному лицу текли слезы, оставляя светлые полосы.