1937 год: Н. С. Хрущев и московская парторганизация - [13]
Даже теоретические понятия Никита Сергеевич воспринимал с практической стороны. «Хрущев, он же сапожник в вопросах теории» – возмущался годы спустя Молотов[147]. Американский корреспондент Юджин Лайонс, работавший в Москве до конца 1934 г., и не исключено, что видевший секретаря городского комитета Н.С. Хрущева, в конце 1950-х гг. также категорично заявлял: «Он ценит деятеля выше мыслителя, практика – выше теоретика»[148]. Такой упрощенный подход к теоретическим вещам проявился у Хрущева на заре политической деятельности. В 1920 г., едва очутившись после курсов в политотделе 9-й армии, Никите Сергеевичу поручили подготовить выступление на тему «О коммунизме». Однако в конечном итоге доклад делали двое. Теоретическую часть «О коммуне, как неизбежной форме хозяйственной жизни, диктуемой современным экономическим положением» взял на себя содокладчик Хрущева. Сам же Никита Сергеевич докладывал собранию «О практическом строительстве коммунальной жизни»[149].
В 1930-е гг. строительство «коммунальной жизни» обрело для него конкретное содержание. Начальнику одной из шахт строительства метрополитена запомнился такой диалог с первым секретарем МГК:
«Товарищ Хрущев мне сказал:
– Ты должен пойти на эту шахту работать методом щита.
– Что же я понимаю? Я не знаю метода щита.
– Мы сами не знаем, но считаем, что ты справишься с этой работой»[150].
Помимо практицизма, Хрущев обладал и волевыми чертами характера – важными качествами любого руководителя. Сохранилась характеристика, данная Хрущеву после прохождения им военных сборов летом 1930 г. Командир роты по-военному кратко сформулировал мнение о личных данных комиссара запаса: «энергичен и решителен, инициативу проявлял недостаточно, дисциплинирован; походы вынес удовлетворительно»[151]. Десятилетия спустя Молотов свидетельствовал: «У Хрущева была ловкость рук, практик неплохой, руководитель энергичный»[152]. Другой член Политбюро А.И. Микоян характеризовал Никиту Сергеевича чуть более развернуто: «У него был характер лидера: настойчивость, упрямство в достижении цели, мужество и готовность идти против сложившихся стереотипов»[153].
Действительно, как руководитель Хрущев умел мгновенно реагировать на ситуацию, действовать в условиях риска и опасности. «Смелость и умение правильно решать вопросы даются практикой», – заявил он в середине 1950-х гг.[154] За этими словами стоял большой личный опыт, в том числе и по работе в Москве.
Когда в 1931 г. на берегу реки Яузы Бауманского района скопилось большое количество мусора и нечистот, потребовалось быстро это ликвидировать. Необходимый транспорт отсутствовал, и председатель райсовета Д.С. Коротченко обратился к секретарю райкома. Хрущев вспоминал: «Приходит ко мне Коротченко и говорит: транспорта мы не достанем. Санинспекция зарывать навоз не разрешает, разрешите мне, и я ночью выкопаю яму, все это свалю туда, зарою и будет порядок. Говорю: вали, чтобы санинспекция не видела. И мы это сделали. Формально, конечно, мы сделали преступление, но если бы мы послушались санинспекцию, не зарыли, транспорта нам не дали, этот навоз остался же, являлся бы украшением реки Яузы, так лучше же в таком случае было его зарыть поглубже, спрятать от мух»[155]. При схожей ситуации во время строительства метрополитена, когда потребовалось быстро смонтировать эскалаторы, Хрущев вновь проявил свою волю и энергию. Осенью 1936 г. он об этом вспоминал так: «Когда собрали по эскалаторам людей, они запросили 3 месяца на установку. Мы их прижали немножко, они за месяц сделали»[156].
Несмотря на принятие довольно рискованных, с точки зрения законности, решений, как партиец Хрущев отличался дисциплинированностью. «Вы возьмите, – говорил он в 1950-е гг., -я сколько лет прожил в партии и не имею ни одного выговора. Я работал на партийной работе все время, во время Гражданской войны был на партийной работе, и у меня нет даже “на вид” ни одного»[157]. Слова Никиты Сергеевича подтверждаются документально. За период его деятельности в Москве Политбюро, действительно, ни разу не вынесло ему выговора или замечания.
Работа в столичной парторганизации научила Хрущева принимать ответственные кадровые решения. И делал он это лишь после личной оценки человека. Так, например, произошло с инженером Ильей Давидовичем Гоцеридзе, который при строительстве метрополитена был выдвинут на самостоятельную работу начальником шахты. Сам Гоцеридзе запомнил эту встречу начала 1930-х г.: «Никита Сергеевич Хрущев досконально прощупал меня и как инженера, и как человека, и как коммуниста»[158]. Выбор Хрущева оказался удачным: Гоцеридзе показал себя хорошим руководителем, сумевшим построить станцию метрополитена, использовав технически новый способ, за что был удостоен высшей государственной награды того времени – ордена Ленина.
Но тот же Хрущев мог проявить себя и с другой стороны. Когда в 1936 г. помощник секретаря Октябрьского райкома попытался повлиять на решение МГК перевести его с районной работы в аппарат, то это не привело к ожидаемым результатам. Ища поддержки у Л.М. Кагановича, он писал: «Целую ночь я глубоко переживал все то, что произошло со мной. По этому вопросу говорил с Никитой Сергеевичем, когда шел к нему, многое хотел рассказать, но встреча… как-то оборвала разговор. Бывают такие моменты, когда со взгляда понимаешь, что ты все равно не будешь понят. И моя с ним беседа, несмотря на всю мою искренность, была субъективно – “формальной”»
