1918: Очерки истории русской Гражданской войны - [58]

Программа Краснова – в его словах, сказанных им в той же речи, в которой его «а мы, казаки, на Тихом Дону» многими приводились как пример отчуждения Дона от России. И эти слова: «Не спасет Россию сама Россия. Спасут Россию ее казаки. Добровольческая армия и вольные отряды донского, кубанского, терского, оренбургского, сибирского, уральского и астраханского казачеств спасут Россию. И тогда снова, как в старину, широко развернется над дворцом нашего атамана бело-сине-красный флаг[205] – Единой и Неделимой России…»[206]

Второй неотложной задачей восставшего Дона было урегулирование отношений с оккупировавшими западную часть земли Донского Войска немцами.

Немцы заняли почти всю западную часть Донской области до железной дороги Воронеж – Ростов, обеспечивая Ростов со стороны Задонья своими гарнизонами в Аксае и Ольгинской. Незанятым был лишь Новочеркасск.

Германская оккупация, несомненно, сыграла решающую роль в освобождении Дона, но в дальнейшем, посягая на самостоятельность войска, она становилась невыгодной, тем более что оккупация Таганрога и Ростова была вызвана украинскими притязаниями на эти округа. Все же в мае присутствие немцев на Дону было выгодно донцам.

Уже 10 мая восставшие донцы побывали в Ростове у немцев. Немцы обещали очистить Аксай и Ольгинскую и не идти дальше, но советовали обо всем сговариваться со штабом оккупационных армий в Киеве. 18 мая, сейчас же после своего избрания, генерал Краснов отправил письмо императору Вильгельму, в котором, сообщая о своем избрании, писал, что Донское Войско не находится в войне с Германией, просил приостановить дальнейшее продвижение немецких войск в Донскую землю, чтобы Донское Войско впредь до освобождения России от большевиков было признано самостоятельной республикой, и о помощи оружием[207].

В этом письме атаман Краснов еще не просил о выводе германских гарнизонов, тем более что через несколько дней донцы совместно с немцами овладели Батайском. 21 мая германская делегация заявила, что немцы «не преследуют никаких завоевательных целей и заинтересованы лишь в том, чтобы на Дону скорее восстановился полный порядок»[208], вопрос же о Ростове и Таганроге они считали подлежащим разрешению с гетманом.

Украинские притязания, конечно, нельзя рассматривать сколько-нибудь серьезно. Претензии эти были чистой фикцией. Гетман не мог ни удержать, ни отдать этих округов. Немцам же до выяснения обстановки на Дону было выгодно под этим предлогом контролировать русскую контрреволюцию на Дону.

Вопрос об ориентации сводился для Дона к факту оккупации трех западных его округов и возможности получать оружие и огнеприпасы от оккупированной австро-германцами Украины. В мае 1918 г. немцы еще побеждали на всех фронтах. В этих условиях борьба Дона с немцами была равносильна прекращению его борьбы с большевиками.

Вопрос об «измене» или «верности» союзникам практически решался фактическим положением дел на Дону. Установление деловых отношений с немцами для Дона было реальной необходимостью. За первые полтора месяца Дон получил с Украины через немцев 11 600 винтовок, 88 пулеметов, 46 орудий, 109 тыс. артиллерийских снарядов и 11,5 млн. ружейных патронов. 35 тыс. артиллерийских снарядов и около 3 млн. ружейных патронов было при этом Доном уступлено Добровольческой армии[209]. В масштабах того времени это было серьезной поддержкой. Под Медведовской (16 апреля) Добровольческая армия захватила 400 снарядов и 100 тыс. ружейных патронов. «Какое счастье, – пишет генерал Деникин, – по добровольческим масштабам на несколько боев мы обеспечены»[210].

Вернувшись из Кубанского похода в Задонье, Добровольческая армия располагала не более чем 750 тыс. – 1 млн. ружейных патронов[211]. И когда донского атамана упрекали в сношениях с немцами, он справедливо мог ответить: «Да, да, господа… Добровольческая армия чиста и непогрешима. Но ведь это я – донской атаман, своими грязными руками беру немецкие снаряды и патроны, омываю их в волнах Тихого Дона и чистенькими передаю Добровольческой армии. Весь позор этого дела ложится на меня»[212].

Союзническая ориентация Добровольческой армии, конечно, не нравилась немцам, и вскоре они «поставили донскому атаману условие, чтобы выдаваемые ему оружие и снаряды не были отправляемы в Добровольческую армию… Донское Войско продолжало, однако, снабжать Добровольческую армию и оружием, и патронами, посылая часть того, что получало, Деникину минуя немцев, через Новочеркасск и далее степью на грузовых автомобилях на ст. Кагальницкую. Немцы знали про это, но закрывали глаза»[213].

Помимо оружия и огнеприпасов германская оккупация обеспечивала и весь западный 500-километровый фронт Дона от Азовского моря до границы с Воронежской губернией, и на нем донцы могли не держать ни одного казака.

Как ни печален был самый факт австро-германской оккупации, но отрицать его выгодность для русской контрреволюции с точки зрения вооруженной борьбы с большевиками просто невозможно.

Интересно при этом сравнить нападки на германофильство Дона с оценкой отношений к ним Дона в этот период самих немцев.

Людендорф пишет буквально следующее: «Западнее нижнего течения Волги сидели донские казаки. Их гетман (атаман) генерал Краснов был настроен определенно против большевиков и сражался с советскими войсками. Ему не хватало, однако, оружия и огнеприпасов. Я вступил с ним в сношения, дабы помешать ему примкнуть к Согласию. Положение создавалось крайне запутанное, так как я не имел права чинить препятствий ориентировавшейся на большевиков политике нашего правительства, между тем генерал Краснов своего врага видел в советской власти, а вовсе не в державах Согласия. Все же нам удалось его удержать от всякого открытого перехода на сторону держав Согласия и получить в нем до известной степени союзника. Решись мы на войну с Москвой, и он открыто перешел бы на нашу сторону»