1918: Очерки истории русской Гражданской войны - [57]

.

Став на чисто деловой путь, круг должен был сразу поставить вопрос и о возглавлении борьбы. Круг определенно искал лицо, которому он мог бы передать всю полноту власти. В это время в Новочеркасске из окружной станицы 1-го Донского округа – Константиновской прибыл генерал Краснов[200], который выступил в круге с докладом, намечавшим общую программу дальнейшей борьбы и устройства Дона. При этом, желая обеспечить за будущим атаманом действительную полноту власти, генерал Краснов поставил условием своего согласия баллотироваться в атаманы принятие кругом выработанных им условий.

16 мая круг вынес постановление, передававшее всю полноту власти атаману: «Вперед до созыва Большого войскового круга, каковой должен быть созван в ближайшее время, и во всяком случае не позже двух месяцев по окончании настоящей сессии Круга спасения Дона вся полнота верховной власти в области принадлежит Кругу спасения Дона. На время прекращения работ Круга спасения Дона вся полнота власти по управлению областью и ведению борьбы с большевизмом принадлежит избранному войсковому атаману»[201]. Вечером того же дня 107 голосами из 130 донским атаманом был избран генерал Краснов.

Утром следующего дня круг принял целиком предложенные генералом Красновым Основные законы Войска Донского. Приняв их, 18 мая круг закончил свои работы и разъехался.

Основные законы Донского Войска, принятые кругом, отметали все «завоевания революции», и вся власть из рук коллектива, как пишет сам генерал Краснов, «каковым являлись большой и малый круги, переходила в руки одного лица – атамана»[202]. В общем, основные законы генерала Краснова являлись почти полным списком основных законов дореволюционной России, но Дон становился самостоятельным организмом.

Атаман, без утверждения которого ни один закон не мог иметь силы, обладал правом помилования осужденных и прощения совершивших преступные деяния с освобождением их от суда и наказания, правом производства в военные чины и назначением им наград и впредь до созыва круга являлся единственным властителем Дона. Он назначал, и перед ним только (до созыва круга) было ответственно правительство (Совет управляющих).

Все законодательство обеих революций, начиная с отречения государя (15 марта 1917 г.), отметалось ими целиком (ст. 26). Восстанавливалась неприкосновенность собственности и устанавливался принцип отчуждаемости недвижимости не иначе как за соответствующее вознаграждение (ст. 20). Подобное решение земельного вопроса в местном казачьем, донском масштабе означало закрепление казачьих привилегий, т. е. укрепление того элемента, на который ложилась вся тяжесть борьбы с красными.

Впервые со времени Февральской революции 1917 г. на территории России создавался государственный организм, совершенно не считавшийся ни с «завоеваниями» революции, ни даже с принципами народоправства и свободы волеизъявления народа в том или ином виде народного собрания с учредительными функциями. В то же время Дон, становясь самостоятельным государством, мыслился генералом Красновым той частью России, на которой лежит историческая задача спасения Москвы «от воров и насильников».

«…Честь обязывает, казачья слава повелевает, – говорил генерал Краснов. – Россия ждет своих казаков… Близится великий час. Наступает славное время… Помните дедов своих под Москвой и Великий земский собор в 1613 г.? Кто вслед за Галицким дворянином подошел к столу, где сидел князь Пожарский, и положил записку? То был донской атаман.

– Какое это писание ты подал, атаман? – спросил князь Пожарский.

– О природном царе Михаиле Федоровиче, – ответил атаман.

– Прочетше писание атаманское, бысть у всех согласен и единомыслен совет, – пишет летописец…»[203]

В то же время генерал Краснов очень ярко проводил автономию (но не отделение Дона от России). Атаман «советовал казакам потом не вмешиваться в дела Русского государства и предоставить ему самому устраивать свой образ правления, как ему будет угодно, а самим зажить той войсковой жизнью, когда, тесно связанные с Московским Царством, донские казаки жили, управляемые своим кругом и своим атаманом, и когда обычной поговоркой их было: здравствуй, царь, в Кременной Москве, а мы, казаки, на Тихо́м Дону…»[204]

Все это давало повод считать генерала Краснова «самостийником» и «монархистом». Но были ли для этого основания?

Идеализируя казачье прошлое и его историческую роль в судьбах России, генерал Краснов становился на точку зрения старой имперской традиции.

Отсутствие общеимперской власти, свергнутой революцией, ощущалось окраинами гораздо сильнее, чем это представлялось многим в контрреволюционном лагере в 1918 г. Идея свободного волеизъявления русского народа гораздо слабее выражала единство окраин и центра, чем исторические символы, отражавшие единство Руси, возродившейся из Великой смуты XVII в.

Резко порывая с революцией, генерал Краснов этим совершенно не рвал с Россией, но избранный им путь вел от освободившихся окраин к центру. Воссоздание же окраин требовалось для их собственного укрепления, усиления их местного патриотизма. Замена его общеимперским патриотизмом требовала общепризнанного авторитета, а в разрухе 1918 г. он был потерян. Его нужно было найти.