1917–1920. Огненные годы Русского Севера - [124]
При захвате миноносцев произошла трагедия, которых было так много в ходе Гражданской войны. Восставшие проявляли крайнюю жестокость, как к противникам, так и к сторонникам. Свидетели рассказывали: «Офицеры миноносца, в количестве 6–7 человек узнали про восстание немного раньше команды, и поэтому они закрылись в середине судна в кают-компании и держали под обстрелом выход из кубрика на палубу. Команда от палубы была отрезана и находилась в кубрике. На палубе оказался один боцман, и его держали под выстрелами офицеры и приказали ему рубить канаты, чтобы освободить миноносец. С берега моряки кричали боцману не рубить. Но боцман считал, что офицеры его не пощадят, и взмахнул топором. Но в это время Гриша выстрелил ему в сердце, и боцман был убит без мучений. После этого миноносец был взят. Офицеры миноносца не сдавались. Тогда к ним провели свежий пар, и после этого они застрелились в кают-компании сами»[710].
Отдельные офицеры героически сопротивлялись, от их огня погибли около 20 восставших, но ни одна часть не выступила в защиту старой власти. Сопротивление не оказал даже отряд датских добровольцев из 70 человек. Увидев, что русские, кроме офицеров, не сопротивляются, датчане также предпочли сдаться. На двух пароходах офицеры и бельгийские добровольцы отбили атаки восставших, несмотря на то что в командах было много большевиков, и вывели корабли в море.
После захвата большевиками Мурманска, вопрос об отходе в Финляндию был решен. 22 февраля вновь на Медвежью гору были вызваны командиры ближайших частей. Совещание проводил полковник Архипов. Всем участникам был роздан план отступления в Финляндию. Срок отхода оставался прежним – 26 февраля. Но 23 февраля Скобельцын разослал приказ командирам всех частей начать отход по намеченному плану немедленно в 8 часов вечера. Все попытки убедить штаб, что этот приказ обрекает на большевистский плен как части, отступающие из Архангельска, так 2-й и 3-й ССП Мурманской группировки, находившиеся далеко на юге, были отклонены. Части группы Скобельцына начали стремительный отход в Финляндию, идя не по проложенным дорогам, а кратчайшим путем через снежные завалы. В Финляндию ушли с Мурманского фронта около 1000 человек, среди них: 337 офицеров, 493 солдата, отдельные гражданские беженцы (данные на 31 марта 1920 г.)[711]. В это число входил и небольшой отряд, занимавший город Кемь и станцию Сорока. Командиру этого отряда вообще не было послано сообщение об отходе, и он, позвонив в штаб по какому-то поводу 24 февраля, узнал, что 23 февраля штаб отправился в Финляндию. Офицеры отряда не знали, что делать – ждать архангельские части или отходить немедленно. Решение об отходе со станции Сорока было принято 25 февраля в 2 часа после попытки захвата командира отряда местными рабочими. Архангельские части дошли до села Вирма (24 версты от Сороки) 27 февраля. 13 марта Красная армия вступила в Мурманск. В тот же день красное командование отдало приказ о прекращении боевых действий на Печоре. Русский Север ждала никогда ранее не виданная в его истории эпоха террора.
Попытаемся ответить на вопрос: кто имел право приговаривать к смертной казни в захваченных Красной армией районах Русского Севера? Вопрос не простой и не праздный. Право выносить смертные приговоры имели многие органы власти. В первую очередь этим занималась прибывшая в марте 1920 г. в Архангельск Специальная правительственная комиссия по расследованию злодеяний интервентов и белогвардейцев на Севере во главе с Кедровым. Приговаривать к расстрелу также могли: особый отдел губернской ВЧК; революционные трибуналы 6-й и 7-й армии, тройка особого отдела охраны северных границ и различные революционные трибуналы, которым «несть числа». К смертной казни приговаривались офицеры и солдаты (в основном из партизанских частей) Белой армии за малейшее подозрение в совершении каких-либо преступлений против пленных красноармейцев и коммунистов, представители буржуазии, чиновники различных ведомств, земские и думские деятели, крестьяне, оказывавшие поддержку белому движению, активисты политических партий и т. д. Право на арест имело значительно большее число учреждений советской власти.
Многие арестованные на Севере офицеры в конце марта 1920 г. были отправлены в Москву и заключены в Бутырскую тюрьму и внутреннюю тюрьму Лубянки. Некоторым из отвезенных в Москву офицеров удалось избежать расстрела, т. к. в 1920 г. продолжалась война с Польшей и с Вооруженными силами Юга России Врангеля, и Красная армия остро нуждалась в военных специалистах. Данилов сообщает о пяти группах офицеров в «человек 40–50», направленных в штаб Московского военного округа, где их зачисляли в Красную армию. Оставшиеся в московских тюрьмах и Покровском лагере офицеры, в том числе воевавшие в войсках адмирала Колчака и генерала Деникина (всего 1092), были оправлены в Архангельск в распоряжение Кедрова, где были ликвидированы[712]. В это время в Архангельском крае функционировало несколько тюрем: Архангельская губернская тюрьма, действовавшая с давних пор, и несколько новых тюрем, открытых большевистскими властями для того, чтобы хоть как-то разместить все новые потоки заключенных. Под это были отданы здания семинарии, окружного суда, заводские клубы и помещения профсоюзов. На территории Русского Севера была создана система концлагерей: Архангельский лагерь принудительных работ № 1 (с 30 апреля 1920), Архангельский лагерь принудительных работ № 2 (с 4 июля 1920), лагерь на Соловках (с 25 мая 1920), Шенкурский лагерь (до 12 июня 1920), Перта-минский лагерь и лагерь в Холмогорах.
