1917–1920. Огненные годы Русского Севера - [121]

6 марта после упорного боя красные ворвались в Троицк-Печорск. Шульгин и несколько офицеров бежали в Усть-Щугров, но он был окружен красными частями, и 9 марта автор планов создания республики Коми и его сторонники капитулировали. 13 марта красное командование отдало приказ о прекращении боевых действий на Печоре, но отдельные группы бойцов Северной армии продолжали борьбу. Отряд поручика Рочева ушел в леса и до начала 1922 г. вел партизанские действия.

Как проходила эвакуация из Архангельска, о которой большинство бойцов Северной армии узнали уже в плену? Хотя план эвакуации, составленный генералом Квецинским, был полностью оторван от реальности, о чем мы писали выше, какие-то шансы на его успех из-за пассивного поведения советских войск все-таки были. Ротмистр Юшко, отступавший в составе группы генерала Данилова, писал об этом: «Обстановка была самая мирная, уже полторы недели как большевики на нас не наступали и во время отхода не преследовали»[692]. Добровольский отмечал: «Хорошо, что неприятель не особенно наседал и между ним и нами образовалась зона, в которой шло усиленное братание»[693]. Соколов писал о положении на фронте в середине февраля: «Хотя положение последнего (фронта. – Л. П.) и не было блестящим, но особенно угрожающего ничего не было, ибо большевики не наступали. Воинские же части постепенно таяли и таяли»[694]. Но наиболее яркое свидетельство того, насколько большевистские командиры не верили в свой неожиданный успех, оставил генерал Данилов. Полковник Костанди, писал он, по собственному желанию с разрешения Миллера и согласия профсоюзов, которым была передана власть в городе перед бегством белой верхушки, стал комендантом города и уговаривал члена реввоенсовета 6-й армии Кузьмина как можно скорее прибыть в Архангельск с регулярными частями Красной армии для предотвращения уже начавшихся грабежей. Только 21 февраля красные части вступили, наконец, в покинутый белыми утром 19 февраля город. Самой большой неожиданностью для красного командования стала стремительная ликвидация СО. Оно никак не могло поверить, что слабая, отдавшая лучшие части на другие фронты, 6-я армия победила. Кузьмин назвал победу красных «удивительно счастливой»[695].

Фанатично придерживаясь буквы своего плана, Квецинский не позволял вывести надежные части из Архангельска заранее, за несколько дней до окончательной катастрофы. Командир архангельского запасного полка доказывал Квецинскому, что его часть в Архангельске подвергается со стороны матросов активной большевистской пропаганде, поэтому полк нужно немедленно отправить в Мурманск. Квецинский в ответ заявил: «…полк, согласно выработанного плана, сможет оставить Архангельск только тогда, когда неприятельские авангарды подойдут к городу», на что полковник Н. ответил: «…неприятельские авангарды находятся не только в городе, но и в самом его полку, так как идет не национальная, а гражданская война»[696]. Только 17 февраля поздно вечером полк выступил из города, чтобы вскоре, окруженный превосходящими частями Красной армии, попасть в плен.

Эвакуация из Архангельска проходила в обстановке чудовищной неразберихи и отсутствии компетентных ответственных лиц. Многие высшие гражданские и военные чины, даже министры правительства не были вовремя предупреждены об эвакуации. Вечером 18 февраля на последнем заседании правительства на вопрос Соколова об изменении плана эвакуации Миллер ответил: «Нет, завтра 19 февраля в три часа дня весь гарнизон города Архангельска, штабы, начнут отступление на Онегу». В полночь с 18 на 19 февраля, прощаясь с членами кабинета, Миллер повторил: «Итак, господа, завтра в три часа начинается эвакуация Архангельска»[697]. Но уже в это время, в течение всей ночи и раннего утра, шла погрузка штабов, морских офицеров и отдельных ведомств, которых успели предупредить, на ледокол «Кузьма Минин» и яхту «Ярославна». При этом даже такое важное учреждение, как Управление полевого военного прокурора и военно-окружного суда, служба в котором являлась достаточным основанием у красных для смертного приговора, не было вовсе предупреждено об эвакуации. Только благодаря случайной встрече 18 февраля с Костанди Добровольский узнал, что ему и его подчиненным нужно как можно скорее покинуть город. После многочасового ожидания на морозе сотрудников с семьями, не дождавшись обещанных им подвод для эвакуации, он узнал, что бежать можно морским путем. Распоряжавшийся эвакуацией Чаплин разрешил посадить на судно всех чинов его ведомства вместе с семьями. Если бы не личная инициатива Добровольского, то они все остались бы в Архангельске. Ряд учреждений, как, например, Управление артиллерийского снабжения, не были предупреждены и остались в городе. Чаплин, спешивший как можно скорее посадить морских и штабных офицеров с семьями на суда и вырваться из города, даже отказывался начать погрузку 175 раненых офицеров, отвечая на все просьбы: «Нет места. Чего вести раненых, все равно им здесь ничего плохого не сделают»[698]. В конце концов, с большим трудом, только благодаря энергии доктора Красного Креста Кормера, раненые были посажены на суда. Миллер и его окружение особенно поспешили с отъездом после того, как над броненосцем «Чесма» взвился красный флаг, а в городе шли бурные большевистские митинги и все сидевшие в тюрьмах, как большевики, так и уголовные элементы, были выпущены на свободу. Но когда уже решили, наконец, тронуться, выяснилось, что забыли личную охрану Миллера, состоящую из датчан (104 человека). После прибытия датчан вспомнили, что забыли предупредить танкистов, а в это время на берегу разыгрывались душераздирающие сцены. Зеленов писал: «Не предупрежденные о бегстве, а поэтому запоздавшие, многие офицеры пущены не были. На глазах у счастливчиков, уже стоявших на борту яхты, не будучи пущен на пароход, уходя в город, или сам застрелился, или был застрелен офицер, всю кампанию проведший на ответственном и тяжелом посту. Некоторые из граждан на коленях умаляли взять их. И в тот момент, когда головные беглецы Двинского фронта стали появляться в городе, – пароход стал отходить от пристани. Только один счастливчик успел подбежать, задыхаясь, к отходящему пароходу и, будучи узнан товарищами, по канату был поднят на борт»