1903. Эш, или Анархия - [8]
Корн редко раскошеливался на то, чтобы оплатить свое пиво, когда в конце дня он встречались в столовой; возвращаясь вместе домой, они от души чертыхались относительно недоброкачественности мангеймского пойла, называемого почему-то пивом, и Корна невозможно было отговорить от того, чтобы завернуть еще и в "Шпатенброй". И когда Эш торопливо засовывал руку в карман за бумажником, то Корн начинал отнекиваться: "У вас еще будет возможность рассчитаться, дорогой мой своячок". Потом они плелись по Рейнштрассе, и господин таможенный инспектор останавливался прямо перед освещенными витринами, а его лапа тяжело опускалась на плечо Эша: "Именно о таком зонтике уже давно мечтает моя сестра; его я куплю ей на именины", или: "Такой газовый утюг имеется в каждом хозяйстве", или: "Моя сестра была бы безмерно рада, если бы у нее была стиральная машина". А поскольку Эш на все это не откликался ни единым словом, то Корна охватывала такая злость, как когда-то на рекрутов, которые никак не хотели уяснить, как производится сборка и разборка винтовки, и чем безмолвнее шел рядом с ним Эш, тем сильнее злился толстый Корн из-за наглого выражения, которое принимало лицо Эша, Эш же в таких случаях замолкал вовсе не из жадности, Ибо хотя он и был экономным человеком и охотно пускался на определенные уловки для получения незначительных выгод, но солидная и справедливая бухгалтерия его души все же не позволяла принимать что-либо без соответствующей оплаты; услуга требует ответной услуги, а товар любит, чтобы за него платили; он считал к тому же излишним делать поспешные покупки, да, ему казалось откровенно глупым и нелепым на деле поддаться настойчивым притязаниям Корна. У него для начала всегда была наготове своеобразная форма реванша, которая позволяла ему оказать определенную услугу Корну и в то же время показывала, что с женитьбой он не очень торопится: после ужина он обыкновенно приглашал Корна совершить с ним небольшую прогулку, которая приводила в забегаловки с дамским персоналом и для обоих неизбежно заканчивалась в пользующихся дурной репутацией переулочках неподалеку. Это иногда стоило приличных деньжат, подлежащих уплате по общему счету — даже если Корну и приходилось платить своей девочке самостоятельно, — и все-таки стоило потраченных денег увидеть, как Корн после этого плетется рядом с ним домой с брюзгливым выражением лица, с растрепанными взъерошенными усами, при этом он часто невнятно и ворчливо бормотал, что теперь той распутной жизни, на которую его подбивает Эш, следует положить конец. И более того, на следующий день Корн бывал настолько не расположенным к своей сестре, что не очень церемонился с ней и оскорблял ее, обвиняя в том, что ей никогда не удастся привязать мужика к такой особе, какой она является. И когда она при этом с руганью начинала перечислять, сколько раз ей это удавалось, он с пренебрежением тыкал ее носом в ее незамужнее положение.
Однажды Эшу удалось в значительной мере уплатить свой долг. Проходя по экспедиционным складам, он, благодаря своему бдительному любопытству, обратил внимание на беспорядочно сваленные ящики и места багажа одного театрального фонда, которые только что были разгружены. Рядом стоял гладко выбритый господин, он был сильно возбужден, кричал, что с его драгоценным грузом, которому и цены-то нет, обращаются так грубо, словно это дрова; Эш, посмотрев на положение дел с серьезным видом знатока, дал складским рабочим сверхкомпетентный совет и тем самым продемонстрировал свое положение, а господин увидел в нем сведущего специалиста из числа постоянного персонала и обрушил на него мощный поток своего красноречия; вскоре их общение переросло в дружескую беседу, в ходе которой гладко выбритый господин, приподняв шляпу, представился директором Гернетом и новым арендатором театра "Талия"[2] и заявил, что ему доставило бы необыкновенное удовольствие- а между тем разгрузочные работы уже были завершены, — если бы господин экспедиционный инспектор со своей уважаемой семьей почтил своим присутствием блестящее премьерное представление, к тому же он охотно обеспечит его входными билетами по льготной цене. И как только Эш с радостью согласился, директор немедля порылся в карманах и, недолго думая, набросал записку с указанием предоставить три бесплатных билета. И вот теперь Эш, брат и сестра Корн сидели за покрытым белой скатертью столом театра-варьете, который начинал свою программу новым аттракционом: подвижными, или так называемыми кинематографическими картинками. Эти картинки, впрочем, не имели большого успеха как у них, так и у прочей публики, поскольку воспринимались как нечто несерьезное и всего лишь как прелюдия к настоящему наслаждению, тем не менее современная форма искусства захватывала, особенно когда в продолжение веселого представления были продемонстрированы комические последствия приема слабительных пилюль, а критические моменты подчеркивались барабанной дробью. Корн громко стучал ладонями по столу, фрейлейн Эрна смеялась, прикрывая рот рукой, бросая украдкой сквозь пальцы лукавые взгляды на Эша, а Эш был горд, словно он сам являлся изобретателем и творцом этого удавшегося представления. Дым их сигар поднимался вверх и сливался с клубами табачного дыма, все это вскоре собралось под низким сводом зала в сплошное облако, его пронизывал серебристый луч фонаря, которым с галереи освещали сцену; в антракте, последовавшем за выступлением мастеров художественного свиста, Эш заказал три бокала пива, хотя в театральном буфете оно стоило значительно дороже, чем где бы то ни было, но он остался доволен, ибо оно оказалось выдохшимся и безвкусным, так что было решено воздержаться от дальнейших заказов, а после представления выпить еще в "Шпатенброй". Его опять охватила душевная щедрость, и в то время как примадонна выводила зажигательные и вызывающие душевную боль ноты, он многообещающим голосом проворковал: "Да, это любовь, фрейлейн Эрна". Когда после аплодисментов, которыми публика со всех сторон щедро наградила певицу, снова был поднят занавес, то сцена вся переливалась отблесками серебряного цвета, наверху стояли никелированные столики и такие же никелированные причиндалы жонглера. На красном бархате, которым была обтянута подставка, покоились шары и бутылки, флажки и булавы, а также большая стопка белых тарелок. На стоящей почти вертикально лестнице, которая тоже была изготовлена из отсвечивающего никеля, висела дюжина кинжалов, длинные лезвия которых блестели не меньше, чем отполированный металл вокруг.
В центре заключительного романа "1918 — Хугюнау, или Деловитость" — грандиозный процесс освобождения разума с одновременным прорывом иррациональности мира.В оформлении издания использованы фрагменты работ Мориса Эшера.
Г. Брох — выдающийся австрийский прозаик XX века, замечательный художник, мастер слова. В настоящий том входят самый значительный, программный роман писателя «Смерть Вергилия» и роман в новеллах «Невиновные», направленный против тупого тевтонства и нацизма.
Герман Брох (1886–1951) — крупнейший мастер австрийской литературы XX века, поэт, романист, новеллист. Его рассказы отражают тревоги и надежды художника-гуманиста, предчувствующего угрозу фашизма, глубоко верившего в разум и нравственное достоинство человека.
Душевнобольная женщина, совершив убийство, попадает в психиатрическую клинику на принудительное лечение. А вскоре, прямо в психушке, ее затягивает пространственный портал, и начинается путешествие по параллельным мирам. Героиня оказывается то в одном мире, то в другом, то вообще в пространственном коридоре, откуда идут входы во все миры. И в результате попадает в центр событий, где помогает представителям «черного мира» избавиться от прибравшего в их мире в свои руки власть чужака.
Книга о русских специалистах, ремонтировавших в Индии боевые вертолеты Ка-28 советского производства в 90-х годах. Книга об Индии того времени. Ироничный стиль повествования делает чтение не скучным, а приключения героев — увлекательными. Основное достоинство книги — правдивость в целом и в деталях.
Мы приходим в этот мир ниоткуда и уходим в никуда. Командировка. В промежутке пытаемся выполнить командировочное задание: понять мир и поделиться знанием с другими. Познавая мир, люди смогут сделать его лучше. О таких людях книги Д. Меренкова, их жизни в разных странах, природе и особенностях этих стран. Ироничность повествования делает книги нескучными, а обилие приключений — увлекательными. Автор описывает реальные события, переживая их заново. Этими переживаниями делится с читателем.
В книге автора проявлены разные формы жанра. Это касается не только раздела на прозу и поэзию, но и в каждом из этих разделов присутствует разнообразие форм. Что касается содержания, то оно тоже разнообразно и варьирует от лирического, духовного, сюрреального, политического до гротескного и юмористического. Каждый может выбирать блюдо по своему вкусу, поэтому могут быть и противоречивые суждения о книге, потому что вкусы, убеждения (а они у нас большей части установочные) разные.
Я набираю полное лукошко звезд. До самого рассвета я любуюсь ими, поминутно трогая руками, упиваясь их теплом и красотою комнаты, полностью освещаемой моим сиюминутным урожаем. На рассвете они исчезают. Так я засыпаю, не успев ни с кем поделиться тем, что для меня дороже и милее всего на свете.