140% - [71]

— Нет, — покачал головой он.

Егор стал ходить по комнате, нервно проводя рукой по коротким волосам.

— Я удивился, что ты ничего не знаешь, вы ведь с её матерью… общаетесь, — последнее слово Матвей произнёс с небольшой долей ехидцы.

— Она ничего мне не говорила, и мы уже — не общаемся.

— Ясно.

— Ты меня понял? Надеюсь, ты послушаешь меня?

— Я хотел бы оформить с ней отношения, чтобы дать детям имя.

Егор остановился возле аквариума и совершенно диким взглядом посмотрел на сына.

— Детям?

— У неё двое. Близнецы.

Слова как будто упали на пол и покатились по паркету.

Егор белыми от злости губами произнёс: — Я бы на твоём месте сделал ДНК-тест на отцовство после родов. У тебя лично нет сомнений, что это могут быть не твои дети? Женщины могут проделывать и не такие дела, когда надо на кого-нибудь повесить…

— Я случайно узнал, она мне ничего не говорила, — устало произнёс Матвей. — И не хотела говорить.

— … и могут ломать очень убедительно — комедию, — закончил Егор, будто его и не прерывали.

— Па, если хочешь, я всё сделаю, но только чтобы ты был спокоен, насчёт неё я не сомневаюсь.

— Не надо жениться, не ломай себе жизнь. Пусть идёт, как есть. Если вы захотите, будете вместе, когда ты окончишь учёбу. Сейчас для тебя вариантов нет.

Матвей что-то тихо произнёс.

— Что ты сказал? — закричал Егор, было видно, что он на грани.

— Я сказал — что дети к тому времени уже школу окончат.

— Ей нужно было думать, когда оставила их.

— Я обязан ей помочь, — парень пожал плечами, — разве нет?

— Поможешь, только не разрушай свою жизнь.

— Хорошо. Мне надо подумать, — твёрдо, по-взрослому произнёс Матвей и ушёл в свою комнату, забрав Николь.

Крупная кошка уютно расположилась у него на груди, когда он лёг к себе на постель. Голова гудела от вопросов к самому себе. Отец говорил так, как оно есть, у него трезвый взгляд со стороны. Матвей сейчас не сможет содержать их в Москве, папа дал понять, что он это делать не будет из принципа. Значит, забрать её не получится. Значит, он будет приезжать к ним сюда при удобном случае, раз в месяц или того реже.

Впервые в жизни ему было так тяжело на душе. Он понимал, каково должно быть ей — одной, такой молодой, решившей стать матерью-одиночкой. Но и ему было не лучше — ощущать себя абсолютно беспомощным только потому, что молод. Семья и дети сейчас в его жизни совершенно ни к чему, и это был жестокий и непреложный факт.

Но как же быть с совестью и какими-то чувствами к ней (а что они были, он теперь уже не сомневался)? Сейчас ему предстоит сделать самый важный выбор в жизни.

И самое неприятное было то, что Матвей понимал — на самом деле уже всё давно решено. Он не может никак изменить свою жизнь, это было бы всё равно, что остановить на ходу взлетающую ракету, когда она уже подлетела к стратосфере.

И отец это знал.

Матвей поморщился, потерев глаза. Николь сочувственно смотрела на него своими огромными зелёными глазищами, как будто всё понимала. Он рассеянно гладил её длинную шёрстку, с горечью осознавая, что ему придётся быть папой выходного дня.

Руслан с отцом приехали за полночь, но Матвей ещё не спал. Друг зашёл к нему, чтобы спросить, как прошёл разговор с девушкой. Выслушав Матвея, он сказал: — Знаешь, неприятно, но я скажу. Твой папа прав. Ты не должен бросать учёбу из-за того, что она решила. Так не честно. И отцовство тоже проверь. Девчонкам доверять нельзя.

— Да. Учёбу бросать нельзя. Её я тоже не могу бросить, я себе этого никогда не прощу.

— Да брось, девчонки, как кошки, их ничего не ломает. Она сама решила рожать, тебе вообще не хотела говорить. Ну, и отлично. Помогай ей, не отказывайся, попроси отца помогать ей материально, он же не бедный. Но ломать свою жизнь и всё бросать — это ты сто раз подумай.

— Да. Я подумаю. Плохо только, что самолёт через три дня.

— Тогда не думай. Просто плыви по течению.

* * *

Меня выписали из больницы, строго-настрого запретив нервничать и плакать. Врач попалась добродушная пожилая женщина с пушистыми короткими волосами, любящая говорить со смехом в голосе. Мне никогда не было понятно, когда она серьёзна, а когда шутит. Моей маме, стоящей рядом и выглядящей какой-то очень тихой и мрачной, она очень подробно рассказала, что мне есть, пить и когда прогуливаться.

Я ничего из сказанного не запомнила, потому что ещё пребывала в мечтательном состоянии прошлого вечера, когда ко мне опять приезжал Матвей. Мы медленно ходили по аллеям старого больничного парка, жадно целовались в безлюдных местах, и мало говорили. Вернее, он мало говорил, я почему-то решила, что ему интересно будет послушать о моём странном состоянии — беременности, и рассказывала в подробностях об этом. Он чуть улыбался и прижимал меня крепче, держа ладонь своей большой рукой.

Я знала, что он скоро должен лететь в Москву, но призналась, что обо всём подумала и не вижу проблемы — пусть он старательно учится у себя, я у себя, а потом всё образуется само собой. Конечно, я понимала, что раз он решил играть какую-то роль в жизни детей, то со временем я выйду за него замуж, а он на мне женится, и всё будет отлично.

Мне показалось, что он зарядился моим позитивом, и уехал в отличном настроении. На самом деле очень глубоко внутри я боялась его потерять, это было вполне реально в многоликой и весёлой Москве, но сейчас, когда мои переживания сказывались на крохах, я не имела права думать об этом. Я запретила себе это и решила держаться изо всех сил.