140% - [28]

Я перерыла весь интернет и прочла, что раз такая картина, таблетки не подходят, обратитесь к врачу. Ну, или это пройдёт, когда будешь пить несколько месяцев. Так мучиться я не собиралась.

Размышляя о том, не отравилась ли я бутербродом утром, я медленно шла домой, и с каждым шагом мне становилось всё хуже. Самое интересное, я не знала, что теперь делать с напрочь нарушенным циклом, он у меня и так был не очень-то внятный до таблеток.

Зайдя в подъезд, я вдруг прибавила шагу в надежде, что от физических нагрузок перестанет наконец болеть живот и пойду месячные, но перед дверью квартиры остановилась, как вкопанная.

Широкая железная дверь была настежь открыта, а внутри происходило что-то странное. Из детской шёл крик. И ещё кто-то хрипел.

Я, не ощущая под собой пола, перелетела полутёмную прихожую, грудью толкнула приоткрытую дверь и увидела перед собой Рому, стоящего на коленях в кожаной куртке и с коротким ножом в руке. На постели лежал ничком брат в пижаме и тяжело дышал, дико закатив глаза, на шее его прочертилась алая полоса.

— Что, — выдавила я еле-еле, и из глаз брызнули слёзы.

Я подлетела к Роме и стала трясти его за плечи, как полоумная.

— Что ты сделал с ним?

— Вытащил из петли. Твой брат хотел повеситься.

Я снова вскочила, схватила худые плечи брата на постели и подняла его, заставив сесть. Он сипел, из глаз текли слёзы, на промежности расплылось большое пятно мочи. От страха и шока он уписался.

— Что это такое? Что ты делал? — визжала я, сгребая у него с плеч мотки верёвки.

Конечно, он мне не ответил, опять упав на кровать, он сам был в шоке. От смерти его спасло то ли дикое везение, то ли Господь Бог. Лично я склонялась ко второму варианту.

Как рассказал Рома, когда я дрожала, сидя у себя на постели, он пришёл ко мне узнать насчёт Лизы. Вернее, он знал, что я могу быть в школе, но думал, что я учусь во вторую смену. Тем более, идти было недалеко.

В подъезд он зашёл без труда, открыв таким же ключом от домофона дверь. Он постучал, но вдруг заметил, что дверь не заперта. Это показалось странным. Мама наверное забыла запереть, когда спешила уйти, такое с ней случалось.

Он открыл дверь и услышал, как что-то стучит в комнате о стену. Рома долго не думал, забежал и увидел на постели задыхавшегося Тёму, который отрабатывал трюки Гудини на себе. Если бы домой пришла я, а Рома и не думал заходить в этот день или пришёл вечером, брат мой бы задушился в верёвке по собственной глупости.

На мои вопросы, зачем ему это вдруг понадобилось, он ничего не ответил, а только заплакал ещё сильнее, наверняка понимая всю абсурдность своих действий. Да и не мог он ничего говорить, голоса у него не было совсем.

Я тряслась, как девяностолетняя старуха и ревела в голос, представив, как нашла бы тело брата с синим лицом в луже мочи. Самого родного человечка, которого я любила ещё до рождения. Рома резко поднял меня на ноги и обнял, прижав к холодной куртке. Уткнувшись в его плечо, я дала волю страху, а он, как это ни странно, обнимал меня, давая силы.

— Может, скорую вызвать? — неуверенно спросил он.

Я разозлилась: — Высечь его надо, а не скорую вызывать! Мозгов, как у курицы!

Ему не просто повезло — а даже чересчур, отделался лёгким испугом и может быть страхом перед самоубийством на всю жизнь. Полоса на шее через полчаса почти сошла, дыхание восстановилось и голос тоже. Мы с Ромой помогли ему переодеться и перестелили постель, напоили чаем, вынесли в мусорные баки мотки верёвки и провели воспитательную беседу.

— Если ты хоть слово скажешь маме об этом, я тебя придушу самостоятельно, — стиснув зубы, пообещала я ему, показывая кулак. — Она тогда всю жизнь от тебя отойти от страха не сможет. Вдруг ты ещё что-нибудь гениальное придумаешь.

— Я понял, — буркнул Тёма, нахмурившись.

— И с чего ты взял, что ты сможешь, Гудини чёртов? Зачем тебе это вдруг понадобилось? — прищурилась я.

— Я думал, мама с папой испугаются и опять будут вместе.

— Чего они испугаются? Твоего трупа синего? Совсем уже…

— Отец бы обвинил мать, — неловко встрял в наш разговор Рома и снова замолчал, с сочувствием глядя на Тёму.

Он сидел на вертящемся стуле, всё так же не снимая кожаной куртки.

— Вот-вот, — согласилась я.

Тёма опять заплакал, а я не выдержала и заревела с ним вместе, обняв его и прижав к себе. Так мы сидели долго, я по-матерински гладила его по светлым волнистым волосам и впервые подумала, что боль в животе как рукой сняло.

— Глупый ты, они уже не сойдутся, а то, что ты мог умереть от удушья, такое в голову не приходило?

Он покачал головой.

— Я всё делал правильно.

— Угу, оно и видно. Ты знаешь, что Рома тебе жизнь спас?

— Это твой парень? — спросил со странной ревностью в голосе Тёма и исподлобья посмотрел на него.

— Нет, мы просто друзья, — произнёс Рома и улыбнулся. Я задержала на нём взгляд, впервые увидев улыбку у него на лице и то, что она сделала с ним. Сразу глаза и губы стали какими-то мягкими, черты лица симпатичными, всегда хмурый лоб разгладился.

— Давай договоримся так — больше никакого экстрима. Даже летом на велике покататься — только со мной. Ни на секунду тебя не оставлю, — всё ещё волнуясь, стращала я.