140% - [103]

Слёзы текли сами собой, я была глубоко виновата перед подругой. И перед собой тоже.

Мама увезла меня насильно с того места, успокоив, что за дело взялась «Лиза Алерт». Но тут было понятно — малыш испугался грозы, побежал, упал в воду и утонул. Наверное, мама забрала его с собой. С таким кошмаром я не могла смириться. Я взяла на себя ответственность, всюду была с ним, и не уберегла, когда вокруг бушевала стихия.

Перед рассветом, когда у меня голова раскалывалась от слёз, а дети давно спали в своих тёплых кроватках, пришли из «Лизы Алерт» сразу несколько человек, и уже в дверях я поняла, что на лицах у них тихая радость. Это было странное сочетание, и я не знала, что думать. На руках у широкоплечего мужчины средних лет спал, укутанный в чью-то куртку, Пашик. Живой и здоровый. Координатор Степан рассказал, что нашли Пашу у местных, кто живёт неподалёку от острова — люди рассказали, что мальчишку поймали бегущим по мосту. Сразу согрели, накормили, в полицию звонить не стали, потому что увидели поисковые работы и вышли сообщить.

Но другой малыш, сорванец шести лет, убежавший от родителей в тот момент, когда они стали собираться домой во время дождя, был найден в реке мёртвым.

Паша остался у меня, потому что Рому с сего приятелями задержали утром и тут же отпустили под подписку о невыезде. За сыном он так и не пришёл, и я поняла, что мальчик ему больше не нужен.

К Матвею никого не пускали, сам Егор Алексеев дежурил возле него и контролировал состояние. Приехавшая на остров вместе с ним гордая и красивая женщина оказалась его бывшей женой, как раз решившая навестить сына и прилетевшая из Штатов. На внуков она посмотреть не захотела, а когда через неделю я впервые пришла к очнувшемуся Матвею, Эльвира Алекссеева холодно оглядела мой сарафан и босоножки с разноцветными ремешками и отвернулась. Мне хотелось прошмыгнуть мимо неё и убежать, но Егор взял меня за руку и отвёл в палату интенсивной терапии, взглядом над медицинской маской дав понять, что я здесь более чем желанный гость.

Матвей уже был отключен от аппаратов, и поначалу я не смогла найти его бледного лица на подушке — мерцали одни глаза. Зато рука его оказалась сильной, когда он взял мои пальцы.

Я, конечно, разнылась, боясь отвести от него взгляд. Он только слабо улыбался, а в следующий мой приход уже разговаривал. Егор говорил, что он очень быстро поправляется и постоянно говорит обо мне и детях.

Солнечным сентябрьским днём в обычной палате, куда уже перевели Матвея, было сухо и жарко, и я была одета в короткую джинсовую юбку и майку без рукавов. Его мать снова с явной долей презрения проводила меня взглядом, пока я шла к палате, но не сказала ни слова. Пока.

— Кажется, я не нравлюсь твоей маме, — поёжилась я, вглядываясь во всё ещё бледное лицо Матвея.

Он весело улыбнулся, на заросшем тёмной щетиной лице его серые глаза казались огромными.

— Да, это правда, а знаешь почему?

Я недоверчиво усмехнулась.

— Она узнаёт в тебе себя в таком же возрасте — они с папой были вместе ещё с первого курса института, а потом она решила, что такая жизнь не для неё и уехала.

— Она тоже врач?

— Да, общей практики, работает там успешно, окончила их вуз. Она завидует тебе.

— Ну да, и чему же мне завидовать?

— Что ты лучше.

Я смутилась. Услышать такое от Матвея было больше, чем комплимент.

— Не может быть, — только и могла сказать я.

— Ты никогда бы не бросила мужа и ребёнка семи лет, и не уехала бы в другую страну — за тысячи километров.

— Может быть, у неё были причины? Ну, не знаю, папа твой допёк ревностью, а тебя она побоялась брать, мало ли что, а потом отец не отдал. Как тебе сценарий?

На этот раз удивился Матвей.

— Ты хорошо разбираешься в людях…

— Нет, в ситуациях. Я с некоторых пор понимаю, что есть много разных цветов, кроме чёрного и белого.

— Наверное, я на неё просто до сих пор обижен, хотя ты права, не знаю почти ничего — отец никогда не рассказывал подробностей о той ситуации.

Он молниеносно провёл рукой по одеялу и засунул мне руку под юбку, дотронувшись до внутренней стороны бедра.

— Вот об этом я мечтал с тех пор, как ты вошла в этой сказочной юбочке! — низким голосом почти пропел Матвей.

Я его руку убирать не стала, прикрыв веки.

— Кажется, больной, вы совершенно здоровы, — тихо сказала я.

— Я тоже так думаю, — ещё тише сказал он и двинул рукой выше.

Вдруг в интимной тишине палаты прозвучал хорошо поставленный приятный голос Эльвиры Алексеевой.

— Ну и, сынок, может быть, ты познакомишь нас с этой девушкой?

Я пошла алыми пятнами, а Матвей, осторожно вынув руку из-под моей юбки, обаятельно улыбнулся матери.

Я неловко поднялась с постели и повернулась к Эльвире лицом, встретившись с её стального цвета глазами, которые унаследовал Матвей. Я прочла в них категорическую неприязнь. И ещё то, что она прекрасно поняла, что я позволяла делать Матвею минуту назад.

— Конечно, ма. Это Тоня. Тоня — это моя мама — Эльвира Дмитриевна.

— Очень приятно, — невнятно произнесла я, продолжая смотреть в её безжалостные глаза.

— А каков статус у Тони, ты не подскажешь? Дай угадаю — твоя подружка?

— Моя девушка, — после небольшой паузы сказал Матвей, и я еле сдержалась, чтобы сочувственно не похлопать его по коленке под одеялом — он ненавидел статусы и рамки.