14 дней в поезде, который совершенно никуда не идет - [11]

– Из чего стрелял-то?

– Из «Осы»… Да, я помню, что у меня в «Осе» было четыре патрона, и в кармане еще четыре, а утром уже ничего не было…

(день)

Очень жаркий день, соседи – Вячеслав и Коробейников – спят полезным дневным сном, новенький в нашей палате – жирно-богатый человек – сидит на скамейке у входа в отделение и перетирает базары с такими же клоунами, как он.

Он заставил уже окончательно продуктами весь холодильник, свою тумбочку и обеденный стол (Коробейников в шутку сказал ему, что у нас здесь нечто вроде круглого стола).

Нашего бедного холодильника определенно уже хватит, чтобы пережить наступающую ядерную осень.

Сижу на качелях. Сегодня яблочный Спас, и у меня в кармане тоже яблоко, но, честно говоря, совершенно случайно, просто ничего больше не осталось – печенье и вот это яблоко.

Беззастенчиво питаюсь колбасой и сыром соседей.

Коробейников вчера принес два пирожка, ему на аллее дала их какая-то юродивая старушка, типа, для больных, и он из соображений лояльности их взял.

Никто их есть не решился, только я – как единственный мужественный человек в палате.

Из дверей церкви несет елеем (или ладаном, или как там это еще называется).

Дождался наконец Ауэрбах, поговорили ни о чем, она предложила альтернативу: либо лечь к ним и купить лекарства, либо лечиться амбулаторно и тоже покупать лекарства.

И на то и на другое нужно много денег.

Я решил долежать здесь до субботы, так как Ауэрбах еще нужно заключение психолога, а психолога сегодня нет, и будет ли завтра – неизвестно.

С Олегом Сергеевичем тоже не удалось поговорить, в смысле, решить все окончательно – сначала он был занят, а потом резко срубился.

Завтра опять на допрос в Чкаловское РОВД.

Читаю книгу «СС. Орден «Мертвая голова», особо полезной информации там нет, да и автор все время перескакивает из одного года в другой – из сорок четвертого в тридцать второй – и так постоянно.

Подошел церковный охранник (не тот, о котором я писал выше, а другой, «старый» – из «21 дня»):

– В майке нельзя сидеть на территории больницы.

– Так жарко ведь…

– Нет, нельзя.

– С волками жить – по-волчьи выть…

– Вы всегда улыбаетесь, когда вам плохо? – спросила у меня Ауэрбах.

– Нет, ну что вы, – ответил я в обычной своей манере, – просто вы мне симпатичны и я хочу вам понравиться.

За те полтора часа, что я ее ждал, поговорил еще с несколькими пациентами «нормального» сектора. Все они говорят, что лечение им не помогло, и даже стало, наверное, хуже (некоторые там уже три недели).

Я, со своей обычной простотой, передал эти слова Ауэрбах. Она ужасно обиделась и начала сетовать на их неблагодарность.

Кого они там могут вылечить? Кого? На этом постоянно обновляющемся конвейере? За то время, что я ждал ее, она была занята только посетителями, но не пациентами.

Колеса, может быть, помогут, хотя хрен его знает, на меня почти совсем не действуют таблетки, такой организм, где иному хватит одной таблетки – мне нужно десять.

20.08.2009 (четверг, утро)

Спал плохо.

Бодрость и торжество материи жирно-богатого человека начинают утомлять.

По телеприемнику передача про мою любимую Печерникову.

Какая все-таки феноменальная женщина! Если искать хоть какое-то подобие Марины в постмаринином мире, то это, наверное, и будет Печерникова.

И тоже, кстати, лечилась от алкоголизма.

(день)

Весь день жара. В субботу выписывают.

Ездил в город на допрос (ничего хорошего), повидался с женой.

Что будет дальше – не знаю.

По-видимому, ничего хорошего, но так, конечно, думать неправильно.

Были бы деньги… Но денег нет.

Читаю Лескова, оказывается, душевный писатель, впрочем, как я и предполагал.

Ходил к психологу. Цифровые тесты, как и в прошлый раз, я прошел, по ее словам, феноменально быстро. С запоминанием двенадцати зрительных образов за десять секунд вышло хуже: десять, десять, семь, девять, одиннадцать.

Потом нужно было распределить рисунки по категориям. Я разложил их на категории, как я их назвал, «Сельские мотивы», «Движущиеся механизмы», «Спортсмены», «Вода», «Рабы», – и оставил три карточки вне категорий, хотя по-ихнему, наверное, вышло неправильно. Например, рабочего с тачкой я положил к рабам (ко всяким рабочим лошадям, тянущим повозку), а рисунок фабрики с дымящимися трубами оставил вне категорий.

Завтра в девять тридцать надо идти снова, заключение же будет готово на следующей неделе, потом это заключение отнести Ауэрбах и так далее.

Скоро будет ужин. Вчера мы с Коробейниковым в дополнение к капусте, которая ожидалась на ужин, взяли из холодильника три сосиски (которые и поделили по-братски: одну целую и шестьдесят пять сотых сосиски – мне, одно целую и тридцать пять сотых – ему) плюс кетчуп. Сосиски нам подогрела раздатчица, и остальные в столовой, в чьих тарелках была только капуста, молча смотрели на нас – медленных гурманов.

21.08.2009 (пятница, утро)

Все как обычно: проснулся в полвосьмого, ничего смешного не было. Коробейников впервые проснулся сам. Обычно я бужу его утром.

Вчера я ему сказал, как всегда:

– Уже без четверти девять, сейчас будет обход и потом завтрак. Он кое-как очнулся и ответил:

– Мне сейчас снился твой голос, как ты считаешь: «четверть», «половина», «половина» – и так очень долго, а потом резко: «без четверти»…