100 лет без любви - [63]

Засиделись мы допоздна, все никак не могли наговориться. А потом я еще долго лежала в постели без сна. Из головы не шел Захар, и то, как он выглядел в момент расставания, когда довез нас с бабулей до дому. Он так смотрел на меня, словно прощался. И всю дорогу от вокзала молчал, отвечал лишь на дежурные вопросы, которые бабушка задавала ему из вежливости. Говорят, депрессия овладевает человеком, когда организм перестает вырабатывать гормон радости. Опасное состояние, и без помощи специалиста не обойтись. Мне казалось, что Захар был близок к депрессии. Еще немного, и она завладеет им без остатка.

* * *

— Ну здравствуй, девица!

Я находилась в доме Пелагеи и не понимала, как тут очутилась. По избе разносился запах тушеного мяса, обильно сдобренного пряностями. Мои рецепторы реагировали как положено — аппетит разыгрался не на шутку.

Знахарка возилась с тестом — лепила пирожки и складывала их на небольшой противень. Выглядела при этом, как обычная деревенская баба — с выбившимися из пучка прядями волос, в переднике, с закатанными рукавами и перепачканная мукой.

— А ты думала, я только зелье да порошки умею готовить? — усмехнулась она. — Извини, дорогая, угостить тебя не смогу, хоть и хотела бы. Так что потерпи — вернешься в человеческий облик, отобедаешь.

А сейчас я какая? Все вижу, могу смотреть в разные стороны, вниз, вверх… Но я не вижу себя, вернее Веру. Не могу поднять руку или ногу, дотронуться до головы…

— Не терзайся, — вновь заговорила Пелагея. — Нет тебя тут. Здесь только та часть тебя, которую принято величать душой, а сама ты далеко.

А как же она-то меня видит? И где мое тело?

— Не переживай, спишь ты крепко в своей кровати. А знаю я, что ты тут, потому что сама же и призвала тебя, — ответила знахарка на невысказанные вопросы.

Получается, она читает мои мысли или что там может делать душа. Не уверена, что она может думать. Но судя по всему, кое на что способна, раз даже запахи я различаю.

— А ты смешная, — рассмеялась Пелагея. — Нет бы спросить, зачем оказалась тут, забиваешь голову всякой ерундой.

Хорошо, зачем я тут?

— Верку я от тебя освободила. Не переживай, она безвредна, как пареная репа. Не сделает ничего мужу своему. Правда, так и доживет век свой в злобе и ненависти. И не угрозы ее на меня подействовали, как и не доброта душевная…

Кто бы сомневался! Добротой тут и не пахнет. Несмотря на аромат еды, атмосфера в доме знахарки царила зловещая. Она пропитывала меня насквозь, словно покалывали мое тело тонкими иголками — вроде и не больно, но ощутимо.

— А вот ты мне нужна. Я это сразу поняла, как только почувствовала тебя. Плохую службу сыграла для тебя родственница твоя, зря явилась ко мне с тобой внутри.

Я понимала все меньше. Немного мешала радость от победы над Верой. Жалко ее, конечно, что жизнь свою все равно погубила, но хоть свою мне удалось спасти.

— Ой ли… Не тем твои мысли заняты, девица. Не о том ты должна думать.

Пелагея взяла ухват и достала из печи черный пузатый казан. А потом на его место задвинула противень, полный пирожками, и закрыла заслонку. И только после этого посмотрела на меня, впервые с того момента, как я тут оказалась.

Мне казалось, что в груди прожигают две огромные дыры. Боль была адская, но закричать я не могла. Черные глаза знахарки смотрели, не мигая. Воздух вокруг меня или того, что я сейчас из себя представляла, наполнился дымом, и я почувствовала запах гари. Сил терпеть не осталось, но я не могла ни пошевелиться, ни застонать, ни перестать смотреть в эти сатанинские глаза. Когда наступил предел, и я решила, что умираю, Пелагея отвернулась. Сразу же полегчало. Появилась эйфория, что я все еще жива.

— Так больно только первый раз, — заговорила она, и голос ее прозвучал хрипло. Только тут я заметила, что она еле стоит, пошатываясь. Вытирает крупные капли пота со лба. — Потом будет легче…

Знахарка присела на сундук и откинулась на стену. Грудь ее вздымалась, как жабры у рыбы, выброшенной на сушу. Руки и ноги подрагивали, словно она пробежала кросс, удерживая тяжеленные гири.

Любопытство оказалось сильнее страха. Не думала, что такие, как Пелагея, могут выглядеть настолько немощными. Она же разваливалась на глазах, превращалась в старуху.

— Я не рассчитала свои силы. И всего-то… В следующий раз подготовлюсь получше, — пробормотала знахарка, не двигаясь и не открывая глаз. — А знаешь ли ты, что не яд, которым хотела травить мужа Вера, явился проклятием? Что он тут вообще не причем? Чары с себя ты сняла, когда укололась брошью. На игле была кровь Веры. И заговорил брошь тот, кто дарил ее. Не желал он ей счастья без себя, как и всему ее роду. Злая душа у него, достойная настоящего колдуна. Только не наш он — житель степей.

Вот оно что?! Вот почему все прошло так плавно, и опасения мои не оправдались? Получается, только с того момента, когда брошью уколется кто-то из потомков, проклятие считалось аннулированным. Неужели, все так просто?

— А ты думала! Жизнь она вообще гораздо проще, чем мы себе домысливаем. Только мало кто это понимают. И еще меньше знают, чего хотят от жизни. Вот ты, например, столько сил потратила впустую. Ради чего? Почему не спросила в нашу первую встречу? Я бы ответила.