100 лет без любви - [56]

Захар встал с дивана и подошел к окну. Он молчал, и я никак не могла справиться со стыдом. По-хорошему бы встать и уйти, но и этого я не могла сделать — мешала малюсенькая искра надежды, что все не так, что причина в другом.

— Жень, мы не должны… Я не должен этого делать, — заговорил он, и я не узнала его голос — хриплый и грубый.

Я заморгала от навернувшихся на глаза слез. Хорошо он продолжал стоять ко мне спиной. Наверное, он ждал ответа, но меня словно парализовало. Я не могла ни пошевелиться, ни заговорить. Одна мысль мелькала по кругу: он жалеет, что поддался слабости. Подействовали все эти разговоры об извращенном сексе, и он решил доказать, что так бывает не всегда. Сыграла роль жалость и моя неопытность. На чувства с его стороны не было даже намека. Но тогда, почему я так расстраиваюсь? Не потому ли, что влюбленному человеку естественно желать ответного чувства? Но и насильно мил не будешь — тоже прописная истина. И даже если он заметил мое к нему влечение, то это ничего не значит. Ни словом, ни жестом я не подтвердила его догадки. Так что гордость моя может успокоиться и перестать травмировать душу. По сути, ничего не изменилось — мы по-прежнему остаемся друзьями по несчастью, которым какое-то время предстоит пересекаться.

Усилием воли я заставила себя посмотреть на Захара. Унижение испарилось, не успев толком зародиться. Осталась толика неудовлетворенности, вызванная, скорее, не остывшим возбуждением.

— Все нормально, — произнесла я и даже попыталась улыбнуться. — Я с тобой согласна.

Сейчас я, действительно, так думала. Никогда не была сторонницей случайного секса. А наш обоюдный порыв считала именно таким, уверяясь в этом все сильнее.

— И ты не проклинаешь меня на чем свет стоит? — повернулся он. Я плохо видела его лицо, но в голосе прозвучало недоверие.

— Правда, все хорошо. Это было недоразумение.

Последняя фраза мне далась с великим трудом, потому что с моей стороны все было осознанно, это уж точно.

— Другое! Но… В общем, не будем мусолить эту тему. Рад, что ты согласна со мной, хоть я и полный идиот.

Я не понимала, что он сейчас пытается мне сказать, да и не хотела понимать. Откуда ни возьмись накатила такая усталость, что захотелось оказаться дома, подальше от всех и вся. И мне бы встать и уйти, но в ногах угадывалась предательская слабость, что и неудивительно. Пришлось унизиться еще раз и попросить Захара отвезти меня.

Только оказавшись в родных стенах, я дала волю чувствам — завалилась на диван и прорыдалась как следует. Ближе к вечеру мне полегчало, даже смогла приготовить ужин и проглотить его. Потом уже, глядя в телевизор, я пришла к выводу, что нужно перестраивать тактику поведения с Захаром.

Глава 21

Все пошло не так. Не могла избавиться от этой мысли. Я застряла на одном месте. Как машина буксует в топкой почве. Только ее рано или поздно вытаскивают — находятся смельчаки, желающие помочь. Мне же приходилось рассчитывать исключительно на себя.

Каждую ночь я засыпала с надеждой, что сегодня уж точно у меня получится достучаться до сознания Веры, заставить ее отказаться от мысли травить Григория. И каждый раз я просыпалась ни с чем — с ощущением бесполезности и бессмысленности попыток. Я словно пыталась замесить тесто без муки. В моих попытках тоже не хватало главного — вяжущего.

Я дала себе установку — проникать в сознание Веры до того момента ее жизни, как она решится первый раз подсыпать порошок Григорию. Благодаря стараниям знахарки, получалось у меня это отлично. Слава богу, я больше не переживала тот ужас, связанный с потерей ребенка. Становилась Верой чуть позже, когда она уже шла на поправку.

Уже на следующий день после выкидыша Вера почувствовала себя гораздо лучше, только виду не подала. Для всех она играла роль тяжелобольной. И плевать она хотела на то, что свекровь, эта несчастная женщина, ходила по дому, как тень, опасаясь самого страшного, что невестка помрет, а сын ее останется вдовцом с сироткой на руках. Мучения Григория доставляли Вере мстительную радость, которую порой она даже скрыть не могла. Если бы была возможность убить его горем, то она согласилась бы умереть ради такого. Один свекор оставался бесстрастным. Но он и раньше не любил невестку. Не думаю, что мысль о ее возможной скорой кончине, сильно его печалила. Скорее он видел избавление в этом для своего сына, которого тоже не особо любил.

Несколько раз к Вере наведывалась мать. Даже ее слезы не способны были растопить заледеневшее сердце. А ведь мать она когда-то любила, да и та ее понимала лучше остальных. Но и ей она не могла признаться. Это значило рассказать все, полумеры тут не допустимы. А как такое расскажешь? Тут я с Верой была солидарна.

Единственным существом в этом доме, которое нашло место в скупой душе, была Любаша. Неделю, которую отвела себе Вера на «умирание», она мучилась от невозможности прижать к себе родной комочек, втянуть такой любимый запах, ощутить приятную тяжесть в руках.

Каждый раз, оказываясь в сознании Веры, я пыталась наладить с ней мысленный контакт — пообщаться с ней таким образом. Она уже точно определяла момент, когда я приходила, и даже приветствовала меня в своей саркастической манере. Типа, явилась, когда тебе не рады. Она даже разговаривала со мной, но диалогом назвать это нельзя. У меня не было возможности ответить ей. Наш разговор сводился к одностороннему потоку, в основном ругательств. Я пыталась приоткрыть ее сознание, но безуспешно. А ей было не интересно, зачем я так настойчиво лезу в ее жизнь. Наверное, недоразвитое любопытство явилось следствием общей забитости людей того времени. Потому что будь я на месте Веры, непременно заинтересовалась бы, что же нужно от меня кому-то, зачем кто-то так настойчиво вторгается в мою жизнь.