100 лет без любви - [58]

Сердце скрутило болью, что на время мне нечем стало дышать. Едва сдержалась, чтобы не застонать.

— Что с тобой? Тебе плохо?

Захар смотрел на меня с тревогой. И эгоистическое чувство, что ему не плевать на меня, радостно трепыхнулось в груди.

— Все нормально. Просто жарко… — Я расстегнула пуховик.

Захар выключил печку, лишь мотор продолжал монотонно гудеть.

— Нам нужно поговорить.

Фраза далась с трудом. Я понимала, что он не хочет вспоминать, но не могла иначе. Если сейчас не расставить все точки над «i», потом станет только хуже. Поэтому набрала в легкие побольше воздуха и заговорила первой, тем боле, что он продолжал хранить молчание:

— То, что произошло тогда в мастерской…

Захар заметно дернулся, пытаясь заговорить, но я остановила его жестом и впервые за последние дни твердо посмотрела в его глаза, подметив, какие они печальные.

— …ни к чему тебя не обязывает. Как и меня тоже. Считай, ничего не было. Мы оба оказались в непростой жизненной ситуации, вот и потеряли голову.

Мне казалось, что я рассуждаю серьезно и по-взрослому. Поэтому, очень удивилась, когда Захар рассмеялся.

— Потеряли голову, говоришь? — зло произнес он. — Я думал, это называется по-другому.

И смех, и злость в голосе меня так обидели, что я не сдержала слез. Сразу же расхотелось разговаривать, такой несчастной я себя почувствовала. Я отвернулась к окну, чувствуя, что готова разрыдаться.

— Жень, прости меня. Я идиот!

Захар взял меня за руку и потянул, пытаясь заставить повернуться. Истерика не заставила себя ждать.

— Ты думаешь, мне легко?! — прокричала я сквозь рыдания. — Думаешь, я каменная? Что только я ни пыталась сделать, о чем только не думала… Все без толку! Мне так плохо, что жить не хочется. А когда я вижу тебя таким, становится еще хуже. — Слезы душили, мешали говорить. Но и молчать не могла, чувствовала, если не выскажусь — умру на месте. — Я не могу допустить, чтобы ты умер, понимаешь? Не могу! Я тогда тоже не смогу жить, потому что я тебя…

Чуть не сделала самую большую глупость в жизни. Вовремя прикусила язык, собирая остатки разума в кучу, чтобы не признаться ему в любви. Я больше не могла говорить — рыдания прорвались, сотрясая мое тело. Я закрыла лицо руками, чувствуя, как сквозь пальцы струятся слезы.

Захар прижал меня к себе и держал так крепко, что трудно было дышать. Он ничего не говорил, только поглаживал по спине и голове и покачивал, как дитя.

Я бы могла еще долго плакать, предаваясь жалости к себе. Это я любила и умела делать. Но с ним так нельзя поступать. Сейчас я отчетливо понимала, насколько ему хуже. И сырость, что я тут развела, только усугубляет ситуацию. Кроме того, в его объятьях было так хорошо, что слезы закончились сами собой. На смену им пришла улыбка, которую я прятала в куртке Захара, вдыхая его запах.

— Успокоилась, маленькая истеричка?

Так по-доброму он это сказал! Захотелось прижаться к нему еще теснее и сидеть так вечность. Но Захар уже оторвал меня от себя и заглядывал в лицо. Хорошо, что в салоне машины было темно, иначе его бы шокировал мой видок.

— Ну ты даешь! — усмехнулся он и тут же поцеловал меня в лоб. — Вот уж от кого не ожидал. Всегда такая сдержанная…

— Как видишь, не всегда.

— Ты удивительный маленький человечек. И мне так повезло, что я тебя встретил!

Это, конечно, не совсем те слова, которых я от него ждала. Но сказаны они были с такой теплотой, что я мгновенно оттаяла. И даже тоска немного развеялась. Но больше всего меня порадовало, что Захар улыбается и, наконец-то, разговаривает со мной.

Он предложил закончить ужин. Не стала сопротивляться, потому что поняла, как проголодалась. Наверное, нервные потрясения способствуют разжиганию аппетита.

Мир воцарился, и я решила выяснить еще несколько вопросов, которые не давали мне покоя в последнее время. Сначала беседа не клеилась — Захар сопротивлялся, не хотел говорить на тему проклятий. Но я настояла. Мне необходимо было с ним поделиться своими опасениями. Уж лучше пусть думает вместе со мной, чем занимается медленным угасанием.

Я рассказала ему, как застряла на одном месте, и что Вера оказалась непрошибаемой упрямицей. Как меня беспокоит мысль, что занимаюсь не тем, не на том сконцентрировала усилия. Что сейчас гораздо важнее подобраться поближе к Ивану и каким-то непостижимым образом отвести его нож от Григория. Я вылила такой поток информации на голову бедного Захара, что под конец, как мне кажется, он даже перестал меня слушать.

— Стоп! — не выдержал он. — Я понял! Да, замолчишь ты или нет? — повысил он голос.

Я поняла, что перегнула палку. Молчания нескольких дней вылились в словесный поток.

— Зачем ты себя изводишь? — Захар говорил строго, но суровым не выглядел. — Ты не сможешь подобраться к Ивану, раньше чем заставишь Веру отказаться от мысли отравить Григория. Все имеет свою поступательность. Как это совершалось когда-то, в каком порядке происходило, точно так же должно и не совершиться. Понимаешь? Нельзя ломать логику и переворачивать все с ног на голову.

— Но что же мне делать?

Я и сама так думала, но не могла с этим смириться. Слишком мало у нас осталось времени.