100 лет без любви - [52]

* * *

Рыдания душили, выливаясь в судорожные вздохи, от которых сотрясалось все мое бедное тело. Холод сковал суставы, но я боялась пошевелиться и натянуть на себя одеяло. Боялась, что проснется Григорий, и каждое движение отдавалось болью в животе.

Сегодня он превзошел себя. Одержимость взяла верх над разумом. Он рычал, бил и щипал меня за мягкие места. Да так долго! Когда сил терпеть не осталось, я начала кричать. Тогда он зажал мне рукой рот и больно ухватил за волосы, вдавливая голову в подушку. Я почти задохнулась, но кричать перестала. Он добился своего. Голова шла кругом от пьяного угара, висевшего в воздухе.

Как же долго в этот раз длилась пытка! У него ничего не получалось. Он рыдал от бессилия, а я молилась, чтобы поскорее его проклятущее семя излилось в меня, и он откинулся бы, да уснул. Самый ад начался, когда он поставил меня на колени и устроился сзади. Каждый толчок отдавался пронзительной болью. Руки его терзали мою грудь, больно сдавливая, оттягивая соски. Казалось, Григорий перестал соображать. Он бил меня по ягодицам и ляжкам в такт своим движениям, так что я уже не чувствовала себя человеком — как скотина стояла на карачках и подвывала от боли. Только, у скотины все это происходит быстро, а тут…

Когда я уже готова была лишиться чувств от невыносимости, Григорий дернулся в последний раз и глухо застонал. Я вознесла благодарность Богу, что на этот раз все закончилась. Все дальнейшие действия мужа могла с точностью предсказать: несколько минут любования мной, растоптанной им же, с заглядыванием во все потаенные места; улыбка удовлетворения на ненавистном лице, слюнявый поцелуй и глубокий сон. Я же еще долго ощущала его в себе и его безжалостные пальцы на своем теле.

Я уже практически окоченела, когда заставила себя встать с кровати. Тошнота накатывала волнами, голова гудела. Присутствие той я отметила давно и даже испытывала мстительную радость, что она пережила все унижения вместе со мной. Я понимала, в каком настроении она находится. Она сейчас мне сочувствовала и жалела. Только, плевать я хотела на твою жалость!

Кое-как доковыляла до сундука. Там, на дне его, я схоронила порошок знахарки. Что она сказала, что яд не подействует сразу? Нужно время, чтобы избавиться от ненавистного существа? Ничего, я подожду, но начну уже сегодня. Мать Григория возле его изголовья всегда ставила кувшин с водой, чтобы ненаглядное чадо не томилось ночью от жажды. Вот туда я и стану подсыпать порошок. С каким же наслаждением я буду наблюдать, как он будет слабеть на моих глазах, пока окончательно не издохнет.

Я почувствовала, как напряглось внутри меня сознание той, другой. В какой-то момент я даже остановилась, не в силах двигаться дальше. Тебе не помешать мне выполнить задуманное! Каждый шаг давался с усилием. Я даже перестала обращать внимание на боль — важно было преодолеть сопротивление той. Тело покрылось испариной, голова кружилась все сильнее.

Добравшись до сундука, потянула крышку вверх. Какая же она тяжеленная! Или силы оставили меня совсем? Или чужая воля мешает? Зло всколыхнуло душу. Что есть сил я рванула деревянную крышку, чувствуя, как напряглись мышцы. Резкая боль пронзила внезапно — живот словно ножом полоснули. По ногам потекло что-то теплое, а в глазах потемнело. Уже падая на ледяной пол, услышала грохот — массивная крышка вернулась на место, как отметило угасающее сознание.

Я то выныривала, то снова проваливалась в вязкий омут. Слышала голоса, но не понимала, о чем говорят. Кто-то бил меня по щекам, прикладывал что-то к губам. Тогда я чувствовала, как внутрь меня течет горькая жидкость. Глотала ее, чтобы не захлебнуться.

В один из моментов просветления поняла, что нахожусь в своей комнате, а рядом свекровь и повитуха. Что со мной? Почему так плохо и болит живот?

А потом все стихло. То ли я опять провалилась в небытие, то ли меня решили оставить в покое.

Очнулась я от неистового птичьего щебета. Мальцы разошлись не по-зимнему, словно и не держались морозы, и не стучалась стужа в окна.

— Вернулась? — услышала я старческий голос.

Оказывается, в комнате я была не одна. Рядом с кроватью, в кресле-качалке, устроилась бабка Марфа — повитуха.

— Куда? — удивилась я.

— Не куда, а откуда, — прошамкала старуха беззубым ртом. — С того света, милочка. Думала, не откачаю тебя. Свекруха вон, твоя, в церковь помчалась, молиться.

— Пить, — попросила я. Язык не слушался. Губы потрескались и во рту все пересохло.

— На-ка, отварчика хлебни. Кровь еще не до конца остановилась.

Повитуха приподняла мне голову и заставила выпить все ту же горечь, что и раньше.

— Что это? — скривилась я.

Напиток был отвратительный. Хотелось колодезной воды, а не этой гадости.

— Знаю, что противно, но нужно. Иначе вся жизнь твоя вытечет по капле крови.

Старуха настояла, чтобы я выпила отвар до дна. Пришлось смириться, да и жажда победила.

— Что со мной?

— Выкидыш.

Вот оно, значит, что? Выкинула я нежеланный плод, и к средству не пришлось прибегать.

— Крови ты много потеряла, пока обнаружили тебя, да за мной послали. Муженек твой горазд дрыхнуть. Если бы не любопытство свекрухи, не говорила бы я сейчас с тобой. Она тебя нашла на полу, в крови.