Золотой краб

Самый противный день — воскресенье. Мама занята хозяйственными делами, скопившимися за неделю. Папа сидит над своими бумагами, и к нему не подступиться. Он может даже на вопрос ответить, но это ничего не значит: он не слышит тебя.

С Витей ничего подобного не случается, как бы он ни был увлечен. А увлекается он радиотехникой и приключенческой литературой. Сейчас он собирает приемник из деталей, купленных в магазине «Юный техник», так что нельзя сказать, что ему нечем заняться. Но в окно светит солнце, как море перекатывается под ветерком нежная блестящая зелень. Из каждой щелочки на асфальте рвется травка, а газоны в саду желты от одуванчиков. Радиодетали пылятся, Витя мается. Нет, ему не скучно, хуже — ему тоскливо.

Рано утром он видел из окна, как Ухановы загрузили сумками машину и уехали за город. Отец Сани Уханова не похож на Витиного, не станет он сидеть над бумагами в выходной, хоть и работает с Витиным отцом в одном институте. В прошлом году Ухановы однажды взяли Витю с собой. В тот день и в речке купались, и малину в лесу собирали, и на полянке лежали — в небо смотрели. Витя потом часто вспоминал эту поездку.

Иногда машина Ухановых забита: едут мать, бабушка, тетя. Но бывает, что отец с сыном путешествуют вдвоем, место есть, но Витю не приглашают. Наверно, Сане и с отцом хорошо. Витя мечтает с ними поехать, но попросить — гордость не позволяет.

Ухановская машина вырулила за ворота, а Витя еще долго смотрел в окно. Потом поплелся в ванную, помог матери отполоскать белье. Пробовал читать.

— Иди погуляй, — выпроваживала его мама.

А куда он пойдет? Позвонил Альке, но Алька сказал, что сегодня играет в теннис. Осадчему позвонил — нет дома. Наверно, ушел куда-нибудь с Юрковым. Однажды Витя увязался за Осадчим и Юрковым, когда те пошли в кино, и вдруг понял, что ребята хотят отделаться от него. Очень обидно и неприятно.

Хоть бы кто-нибудь позвонил! А телефон молчит. Никто в Вите не нуждается. Все заняты своей воскресной радостной жизнью. Так и позавидуешь братьям Ясельчук. Они близнецы. Им никто не нужен.

Витя попробовал сесть за «Занимательную физику», но теплым солнечным днем она не казалась такой уж занимательной.

— Отправляйся на улицу, — после обеда сказала мама, — или вымой в кухне пол.

Пол мыть не хотелось, уж лучше на улицу.

Он стоял в дверях подъезда, не зная, куда податься, пока не услышал, что кто-то спускается по лестнице. Тогда Витя решительно вышел со двора и зашагал куда глаза глядят.

По проспекту неслись и грохотали машины. Он свернул в тихую улочку. За решеткой городского сада расцветала и горьковато пахла черемуха.

Улочка петляла. Теперь справа шелестел старый сад НИИ, а слева стоял краснокирпичный дом с серой башенкой посередине. С двух сторон дома шел забор — огородили запущенный участок набережной. Там валялись бревна, ломаные ящики, фаянсовые осколки раковины и куски проволоки, магазинные картонные коробки, размоченные дождем и высохшие. Песок был замусорен щебнем, зеленым бутылочным стеклом, закапан черными кляксами мазута. Такие места почему-то были особенно притягательны для Вити.

Он отодвинул доску в заборе и глубоко вдохнул резкий речной воздух.

Потом нашел более-менее чистое бревно, сел и уставился на воду. У ног его нежно шлепали волны. На сваях, торчащих из воды, стояли чайки, по реке бежали байдарки так же легко и тихо, как бегают водомерки. Слышался только гул моторки и голос тренера: «Оп… оп… вот так… вот так…» И волны к ногам подкатывали сильнее и энергичнее.

Если бы у Вити была собака, он бы дружил с ней и сейчас не сидел здесь один. Но родители не соглашаются взять собаку. После долгих уговоров мама поставила условие: будет Витя круглым отличником — будет собака. Но обещала она, потому что знала, круглым отличником Вите не стать, даже если он наизнанку вывернется. Всегда у него будет несколько четверок.

В поле зрения попало донце разбитого блюдечка, пластмассовая пуговица и красно-синяя металлическая крышечка с надписью «пепси». Чуть дальше — смятый картонный стаканчик от мороженого. Рядом с этим стаканчиком он увидел стрелу, аккуратно выложенную из осколков красного кирпича. Машинально посмотрел по направлению этой стрелы, прищурился, встал, прошел метров десять — снова стрела. Она изгибалась и острием указывала на кирпичный дом. Следующую стрелу Витя нашел в траве, эта, из серого щебня, была почти незаметна. Привела она к забору, на одной из досок которого был меловой крест. Витя всегда пробирался на набережную по другую сторону дома, но оказалось, что и здесь есть лазейка, доска с крестом отодвигалась.

Теперь он стоял на асфальтированном пятачке-дворике возле узкого и длинного дома в три этажа с мансардой. Этот дом он хорошо знал и называл его «французский». Ему казалось, что такими домами застроены окраины Парижа. Серо-голубой, с облупившейся штукатуркой, крыша высокая, перед крутой ее покатостью балкончик за железной решеткой, и сюда выходят три чердачных окна — три домика, на каждом своя маленькая островерхая крыша. К дому ведет улочка, вся в коленцах. Поискать еще в Ленинграде такую улочку, все они здесь ровные, по линеечке вычерчены. Одним словом, «французский» дом и улочка «французская» с густым садом и каменными воротами НИИ и фонтаном в саду.