«Тов. Григорию Федорову, председателю Энского губсовета, члену коллегии Комиссариата труда.
Т. Федоров!
В Энске явно готовится белогвардейское восстание. Надо напрячь все силы, составить тройку диктаторов, навести тотчас массовый террор, расстрелять и вывезти сотни проституток, спаивающих солдат, бывших офицеров и т. п. Ни минуты промедления… надо действовать вовсю: массовые обыски. Расстрелы за хранение оружия. Массовый вывоз меньшевиков и ненадежных. Смена охраны при складах, поставить надежных… Прочтите это письмо друзьям, ответьте мне по телеграфу или по телефону. Ваш Ленин».[1]
Из сообщений энского «Рабоче-крестьянского листка»
«ДОВОЛЬНО СЛОВ!
Преступное покушение на жизнь нашего идейного вождя, товарища Ленина, убийство товарища Урицкого, еще раньше убийство товарища Володарского, организованные на средства буржуазии и при ее непосредственном участии, переполнили чашу терпения революционного пролетариата. Рабочие и деревенская беднота требуют принятия самых суровых мер к буржуазии, чтобы отбить охоту к убийству из-за угла вождей революции. Вся обстановка начавшейся борьбы не на живот, а на смерть побуждает отказаться от сентиментальничанья и твердой рукой провести диктатуру пролетариата.
В силу этого Энская губернская комиссия по борьбе с контрреволюцией расстреляла вчера 41 человека из вражеского лагеря.
За каждого убитого коммуниста или за покушение на убийство мы будем отвечать расстрелом заложников буржуазии, ибо кровь наших убитых и раненых товарищей требует отмщения.
Да здравствует революция!
Да здравствует диктатура пролетариата!
Да здравствует товарищ Ленин!»
«Настоящим Энская губернская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и преступлениями по должности при Энском совете рабочих и крестьянских депутатов (Отдел по борьбе с контрреволюцией) доводит до сведения граждан Энска и губернии, что лица, являющиеся в Отдел на предмет ходатайства об освобождении бывших офицеров, чиновников и прочих, Отделом приниматься не будут. Лица, которые, несмотря на настоящее объявление, будут продолжать приходить в Отдел с вышеуказанными ходатайствами, будут тут же арестовываться и препровождаться в тюрьму.
Чрезвычайная Комиссия (ЧК)»
В ночь с 6 на 7 сентября из ворот Энской конторы Народного банка, что на Большой Покровской улице (буквально только что переименованной в честь дорогого, преждевременно павшего на своем посту товарища Свердлова!), медленно выползла колонна грузовиков, закрытых брезентом. По обеим сторонам следовали мотоциклетки с пулеметами и еще грузовики, битком набитые вооруженными людьми. В грузовиках сидели сто двадцать чекистов и милиционеров.
Тротуары были пусты – какие там ночные прогулки в такую пору суток, в такую пору жизни Советской республики! Только ветер шуршал рано опавшей листвой. Однако на всех углах выставлены были милицейские посты.
Длинная колонна проследовала вниз, мимо Лыковой дамбы, свернула на Зеленский съезд, а оттуда по Рождественской улице, через мост – и прямиком по бывшей Царской, ныне Совнаркомовской, выехала к Московскому вокзалу. Люди попрыгали наземь и принялись разгружать грузовики. Снимали с них небольшие, очень тяжелые ящики и несли на дальние запасные пути, где стоял состав уже с паровозом в голове. Каждому пришлось пройти не один раз. Вдоль всего пути стояли, на небольшом расстоянии друг от друга, вооруженные солдаты. Казалось, все вооруженные силы губернии были мобилизованы этой ночью для того, чтобы обеспечить сохранность двух тысяч четырехсот ящиков, которые переправлялись из подвалов Государственного банка на вокзал.
До самого утра шла погрузка. Уже когда на хмуром осеннем небе чуть забрезжил рассвет, поезд медленно тронулся. И тут же замер: паровоз не мог двинуть его с места. Чекисты забегали по станции. Спешно пригнали второй паровоз, и наконец-то эшелон потащился в сторону Москвы.
– Золотой эшелон, – устало пробормотал сквозь зубы невысокий черноволосый человек с мелкими чертами лица. – Ох, сколько хлеба можно купить детям, а мы это золото…
Что-то грохнуло сзади, и этот звук оказался последним, который он расслышал в своей жизни. Вряд ли он даже успел понять, что именно произошло, когда выпущенная в затылок пуля прошила его череп и вышла наружу, разворотив лицо.
Стоящие вокруг люди шарахнулись, с ужасом глядя на высокого человека в кожанке, перетянутой ремнями, с наганом в руке. Из-под фуражки с красной звездочкой кое-где выбивались волосы с проседью, но глаза, синие, яркие глаза блестели молодо, безжалостно, озорно.
– Не болтать! – скомандовал он, погрозив стволом нагана, словно огромным указательным пальцем. – Или кому-то еще охота маслину словить?
Люди так и шарахнулись в стороны.
– Ну, смотрите! – протянул синеглазый, скалясь в улыбке. – Никаких разговоров! Отправили груз в Москву – ну и отправили. Впервой, что ли?
– Что там у тебя, товарищ Верин? – подошел человек с бородкой, обливающей челюсти, в пенсне и таком же кожане, как у синеглазого. Вообще они были очень похожи: высокие, статные, с бездумно-жестокими, заострившимися от усталости и революционной ярости лицами, только второй выглядел лет на пять старше.
