Владимир Сорокин
Жрать!
Льву Рубинштейну
Жрать предгрозовую духоту.
Жрать полуденные тени тополей.
Жрать неуверенный профиль Анны в раскрытом окне.
Жрать многообещающую свежесть высохшего полотенца.
Жрать торопливое прощание на черной лестнице.
Жрать стук отбиваемой косы.
Жрать обстоятельное предложение Сергея Петровича.
Жрать боязнь Машеньки уснуть и не проснуться.
Жрать силуэты пьяных чумаков в ночной степи.
Жрать утренний хруст газеты.
Жрать трепет агонизирующей утки, подстреленной толстым Василием Ильичом на той злополучной охоте в Соленой роще.
Жрать тоскливый скрип тетушкиного дивана.
Жрать плавкое золото солнечного луча, просочившегося сквозь угрюмо сдвинутые бархатные шторы.
Жрать похмельные страхи.
Жрать нечеловеческую мощь до-минорной прелюдии Баха.
Жрать пересвист паромщиков.
Жрать подозрительный взгляд Алекса, сидящего в углу таверны за бутылкой розового вина.
Жрать слоистый дым вокруг узкого лица нервно курящей Машеньки.
Жрать неожиданно резкий поворот горной дороги перед самым въездом в ущелье.
Жрать беспричинную злобу старосты.
Жрать нарастающие удары сердца.
Жрать всеобщее мучительное ожидание звонка из главка за минуту до начала заседания.
Жрать опьяняющую ширь полей, раскинувшихся сразу после хилого подлеска с малахольным осинником, обтекающих изумрудно-голубой кулич холма и устремляющихся к синей полосе бора.
Жрать предсмертное хрипение поручика.
Жрать тепло смятой постели, покинутой ею теперь уж навсегда.
Жрать визги скрытых зеленью купальщиц.
Жрать зловещий отблеск светила, тяжко тонущего в жидком свинце озера.
Жрать нелепую сцену с Жоржем.
Жрать рев прибоя.
Жрать неприятную цепкость того самого сомнения, дремавшего в душе Александра всю дорогу, но теперь, на подъезде к имению Вышловецких, еще беспощадней и больнее впившегося в него.
Жрать полусонную немощь сидящего на завалинке старика Голубева.
Жрать покой и волю.
Жрать бодрящий запах пороха, подхваченный ветром с засадной батареи и принесенный сюда, к излучью.
Жрать смешную считалку конопатой Сонечки.
Жрать беспричинную тоску, соляным столбом пронзившую его сердце.
Жрать порванную сеть облаков.
Жрать пустой хохот педерастов.
Жрать беспощадный лязг засова.
Жрать пьяное покачивание сутенера, неловко откупоривающего третью бутылку шампанского.
Жрать вязкий сон душегуба.
Жрать торопливый стук е" каблучков, вмиг разрушивший все его дурацкие опасения.
Жрать свист летящей навахи.
Жрать что-то мучительно-детское, от чего невозможно заслониться ледяным щитом прожитых лет.
Жрать совсем уж запоздавшую весну.
Жрать нестыковочку с квартальным отч"тиком.
Жрать глупую самоуверенность Борисенко.
Жрать навсегда утраченное единство.
Жрать внезапный хохот филина.
Жрать классный отходняк.
Жрать щелчок предохранителя, оглушительно раздавшийся в притихшем зале.
Жрать прескверный сон про извивающихся людей, вырастающих из земли с целеустремленностью шампиньонов и отвратительно-тоскливо тянущихся плоскими белыми головами к низкому небу.
Жрать позднее средневековье.
Жрать крайнюю необходимость.
Жрать известную сдержанность в выражениях.
Жрать тифозный жар, раненым янычаром навалившийся на молодое тело Бориса.
Жрать негромкий звонок гувернантки к полднику.
Жрать прискорбное сообщение.
Жрать всю преступную двусмысленность "терпимого" отношения между большинством и оппозицией.
Жрать непостижимость грядущего.
Жрать миг яростного сопротивления Ольги, сделавшего ее смуглое черноглазое лицо еще более неотразимым.
Жрать неизбежную гибель вследствие
неравного боя.
Жрать неуловимое сходство этих впалых щек, этих губ, совсем еще по-детски припухлых, этого крутого упрямого лба с еле заметной полоской шрама, и, наконец, этой петушиной осанки, за версту выдающей непримиримую породу Вишняковых.
Жрать просьбу Толяпы "отломить на полкосухи,
а то - перо в бок и мясо в реку".
Жрать неистребимое желание всем угодить.
Жрать безвозмездное отчуждение помещичьих земель.
Жрать слабое колебание тюлевой занавески в прохладной струе воздуха, потекшего с балкона.
Жрать мудрую твердость государя в болезненном польском вопросе.
Жрать розоватое марево, опустившееся на засыпающий Тегеран.
Жрать утоление всех печалей.
Жрать способность пребывания в чистом созерцании.
Жрать угрюмые ночные сборы, когда с увеличением тюка с вещами неизбежно нарастает осознание невозвратности, каменной коркой покрывающее этот уютный и, по сути, в чем-то очень родной провинциальный городок.
Жрать тень сомнения, пробежавшую по лицу Козлова почти одновременно с началом обряда венчания.
Жрать вариант Найдорфа в сицилианской защите, принесший Фишеру не одну победу.
Жрать потрясающее равнодушие судьи.
Жрать фиглярствующие кривляния филистеров
от правой печати.
Жрать грабежи и разбои, участившиеся
в последнее время.
Жрать зажиточные классы.
Жрать плохие приметы.
Жрать крайнее раздражение, переходящее
в слепую ярость.
Жрать школьную провинность Наташи.
Жрать эпидемию гриппа.
Жрать творожистый самолетный след в небе над притихшей Рузой.
Жрать прискорбную фракционность нового парламента.
Жрать это чудесное умение просто и доходчиво писать о любви.
