Гарибиэль знал эту женщину в потертом плаще.
Знал, потому что когда-то сам был ею.
Холод. Голод.
Идеальная добыча и идеальный хищник.
Она пришла, чтобы убить ангела.
И не доживет до рассвета.
Гул голосов нарастал над клубами желтого тумана и серого дыма. Мужчины в черных фраках и белых жилетах и женщины в переливающихся платьях с мерцающими драгоценностями перемещались в лабиринте освещенных свечами столов: вставали, садились, откидывались на спинки стульев из гондурасского красного дерева или, наоборот, склонялись над белыми шелковыми скатертями.
Они не знали, что являются приманкой: сливки английского общества, ищущие удовольствия, и лондонские шлюхи, стремящиеся к их богатству.
Они не знали, что женщины охотились за ними; тело Габриэля пульсировало знанием.
Удовольствия; богатства.
Жизни; смерти.
Вновь открывшийся «Дом Габриэля» — заведение, где удовлетворялись любые чувственные желания — приглашал к себе и шлюх, и клиентов.
Секс и убийство.
Вспыхнуло белое пламя.
Мужчина, находящийся двадцатью футами ниже, перехватил его взгляд.
Мужчина, чьи волосы были столь же темны, как у Габриэля светлы.
Мужчина с фиалковыми глазами вместо серебряных.
На правую щеку падала тень.
Двадцать семь лет воспоминаний связывали их. Картины голодной военной Франции вместо зимней Англии, два полуголодных тринадцатилетних мальчика вместо двух сорокалетних мужчин в сшитых на заказ черных фраках и белых жилетах.
— Два моих ангелочка, — так говорила мадам, которая подобрала их на парижской улице. — Темный — для женщин, светлый — для мужчин.
Она научила их ремеслу шлюх, и в этом им не стало равных; она преподала им восьмой смертный грех, и они попрали его.
Пламя свечи потускнело, неожиданно возвращая Габриэля к пистолету, который оттягивал левую руку.
Майкл, ангел со шрамами, пришел, чтобы защитить Габриэля, неприкасаемого ангела.
Месть была бы невозможной без него.
Без него в ней не было бы необходимости.
Женщина умрет, потому что темноволосый ангел выжил.
И полюбил.
Пульс неустанно отбивал ритм по розовому дереву: мужчины, женщины; боль, удовольствие; жизнь, смерть.
Самовзводный револьвер имел ударно-спусковой механизм двойного действия: ручной — для точного прицеливания, самовзводный — для быстрой стрельбы.
Он мог взвести курок вручную.
Он мог спустить крючок в единственном точном выстреле.
Одна пуля убила бы Майкла.
Одна пуля остановила бы двадцатидевятилетний цикл смерти.
Габриэль не спустил курок.
Он не мог убить Майкла.
Второй человек послал женщину, чтобы она выполнила работу, которую не смог сделать Габриэль шесть месяцев назад.
Внезапное понимание отозвалось в позвоночнике.
Женщина остановилась на границе света горящей свечи, Майкл попал в ее поле зрения.
Краем правого глаза Габриэль заметил, что официант в коротком черном сюртуке и белом жилете наклонился, поднимая с пола белую шелковую салфетку. Тотчас, ниже Габриэля, два официанта осторожно прикрыли Майкла.
Их руки не поднимались: они не были подготовлены стрелять в женщину.
Через четыре столика официант разливал шампанское из только что открытой бутылки, искрящаяся жидкость пенилась в мерцающем хрустале.
Не было никаких признаков того, второго. Но он был здесь, хамелеон в черном фраке и белом жилете. Замаскированный под посетителя или проститутку. Откинувшийся на спинку стула из гондурасского красного дерева или, наоборот, облокотившийся на белоснежную шелковую скатерть.
Безжалостный. Непоколебимый.
Пресыщенный жаром секса и острыми ощущениями убийства.
Время замедлило удары сердца Габриэля.
Женщина, скрытая плащом, вытянула руки из своего одеяния, зажимая ими тупой темный предмет.
Матовое покрытие пистолета не отражало света. Габриэль знал это, потому что его револьвер был таким.
Оглушающий шум сексуальных разговоров затих.
Голова женщины скрывалась под складками капюшона, и Габриэль не мог разглядеть ее лица.
Сожаление пронзило его.
О мужчинах и женщинах, которые были мертвы; о мужчинах и женщинах, которые будут мертвы.
О женщине внизу, которая готовилась умереть.
Идеальная добыча и идеальный хищник.
Габриэль прицелился в бледное пятно ее лица.
В то же самое время чистый женский голос произнес:
— Джентльмены, я предлагаю вам свою девственность.
Габриэль застыл.
Женщина была одета, как шлюха, но говорила, как воспитанная дама.
Постепенно стихли смех благородных господ и хихиканье опытных проституток.
Зашуршал шелк. Затрепетали огни свечей.
Растерянность обездвижила официантов.
Служебные обязанности предписывали прогнать женщину в дешевом плаще прочь; опыт говорил, уже поздно: она привлекла внимание богатых клиентов.
Девственность была первосортным товаром.
Официанты не станут вмешиваться.
— Мужчина, который сделает самую большую ставку, получит свою награду сегодня же ночью, — громким голосом продолжила она; ее руки были опущены, тело неподвижно, смерть притаилась на расстоянии пистолетного выстрела от нее. — Давайте начнем со ста пяти фунтов?
Сто пять фунтов, — пронеслось через мглу и дым.
На улицах Лондона девственность — настоящая или фальшивая — стоила пять, а не сто пять фунтов.
Внезапно в сознании Габриэля вспыхнуло воспоминание:
