И вдруг Джо Слатермилл осознал: если он тотчас не вырвется отсюда, то наверняка пустит себе пулю в лоб, чтоб осколками черепа, как шрапнелью, смело с лица земли его ветхое жилище из трухлявого дерева, ободранных обоев и облупившейся штукатурки. Оно бы и само давно рассыпалось, как карточный домик, если б не очаг, духовки и труба в кухне.
Их каменная прочность не вызывала сомнений. Огромный очаг, высотой в человеческий рост, был весь наполнен ревущим пламенем. Над очагом выстроились в ряд квадратные заслонки духовок, кормивших всех обитателей дома, — Жена пекла в них пироги на продажу. Над духовками висела каминная полка длиной во всю стену — висела так высоко, что Матери было не дотянуться, а одряхлевшему Мистеру Гатсу уже не хватало сил, чтобы запрыгнуть на неё. На полке были расставлены семейные реликвии. Но лишь стекло, фарфор и камень сохранились в этом пекле. Всё остальное ссохлось, почернело и напоминало теперь какие-то высушенные человеческие головы или мячики для гольфа. На одном конце полки сгрудились квадратные бутылки с джином, поставленные Женой. Над полкой висела старая олеография. Висела она так высоко и так густо была покрыта копотью, что, глядя на силуэт толстой сигары, обрамлённой завитушками, оставалось только гадать — то ли это струя пара, выпущенная попавшим в шторм кашалотом, то ли космический корабль, летящий в вихрях звёздной пыли.
Джо тайком сунул ноги в сапоги, но Мать сразу поняла, что к чему:
— Пошёл шататься, — констатировала она. — Тащит деньги из дома в кабак.
И вновь принялась терзать лежащую у жаркого огня тушку индейки. В то время как правая рука на ощупь отрезала длинные шматы мяса, левая была наготове, чтобы отразить атаку Мистера Гатса. Мистер Гатс, желтоглазый и тощий, с дрожащим длинным грязным хвостом неотрывно следил за старухой. Одетая в засаленное платье, пёстрое, как бока индюшки, Мать напоминала бурый скособоченный мешок с торчащими из него сучками пальцев.
Жена, колдующая у духовки, посмотрела через плечо и, сощурив глаза, понимающе ухмыльнулась. Прежде чем она закрыла заслонку, Джо успел заметить два длинных тонких плоских коржа и один высокий и круглый. Джо опять взглянул на Жену. Сиреневый халат и необычайная худоба придавали ей сходство со смертью. Она не глядя протянула свою длинную костлявую руку за ближайшей бутылкой и, сделав добрый глоток, улыбнулась опять. Она молчала, но в ушах Джо словно звучал её голос: «Ты, конечно, пойдешь играть, потом напьёшься, завалишься к шлюхам, а утром воротишься домой, поколотишь меня и отправишься в кутузку». И он ясно вспомнил, как в прошлый раз сидел в тёмном подвале с песчаным полом, и она пришла ночью, когда вышла луна, и в свете луны были видны её синяки, которые он ей наставил; она пришла, чтобы, шепотом позвав его через маленькое окошко, протянуть полпинты сквозь прутья решётки.
И Джо знал наверняка, что в этот раз всё будет так же и даже ещё хуже, и тем не менее он поднялся и заковылял к двери, бурча на ходу:
— Пожалуй, пойду разомну кости, до заставы, один рейс туда и обратно. — И он замахал своими согнутыми узловатыми руками, изображая гребные колеса.
Выйдя, он на несколько мгновений оставил дверь чуть приоткрытой. Дверь захлопнулась, и Джо охватила глубокая тоска. В прежние года Мистер Гатс не упустил бы случая выскользнуть и устремиться в ночь, навстречу дракам и любовным приключениям где-нибудь на крыше или под забором. Но теперь старик предпочитал киснуть дома — мурлыкать у огня, охотиться за куском индейки, воевать со шваброй, ссориться и мириться с двумя женщинами, вечно торчащими на кухне. Сейчас Джо сопровождало к двери лишь чавканье и тяжелое дыхание Матери, звон возвращаемой на полку бутылки да скрип половиц под ногами.
Ночь простиралась над миром, заполняя пространство между светящими морозным светом звёздами. Казалось, некоторые из них мчались куда-то, похожие на белые огни космических кораблей. Огоньки лежащего внизу Айронмайна будто сквозняком задуло; жители то ли вымерли, то ли заснули, а на улицах и площадях хозяйничали лишь призраки и ветер. Но Джо был ещё во власти затхлого сухого запаха изъеденной червями древесины. И когда он шёл через поляну перед домом и сухая трава шуршала под ногами, странное чувство овладело им. Ему вдруг показалось, что уже много лет в нём зреет уверенность, что все они — и он, и Жена, и Мать, и этот дом, и Мистер Гатс — однажды вместе канут в небытие, сгинут в стихии вырвавшегося на свободу пламени. Казалось чудом, что они всё ещё целы.
Джо брёл ссутулившись, но вовсе не к заставе, а вниз по разбитой дороге, которая вела мимо Кипарисового Кладбища к Ночному Городу.
Беспокойный воздух метался, словно растревоженный воплями эльфов. За покосившейся кладбищенской оградой, смутно белеющей в свете звёзд, он шелестел среди кипарисов и, казалось, гладил их бороды из испанского мха.
Джо чувствовал, что и призраки столь же беспокойны, как и воздух, что они ещё мечутся, не зная — то ли отправиться на поиски добычи, то ли просто-напросто убить эту ночь, собравшись всем вместе и затеяв игру, попытаться напускным распутством развеять свою печаль. А между деревьями слабо мерцали красно-зелёные зловещие огоньки, словно больные светлячки или терпящий катастрофу космический флот. Джо ещё больше затосковал, и ему захотелось сойти с дороги и свернуться калачиком в любой уютной могилке или улечься в обнимку с каким-нибудь полуразрушенным надгробием, чтобы обмануть и Жену, и всех остальных, избегнув предначертанной им общей судьбы.
