Казино под экватором[1].— Тихо!.. — Неизвестный. — Песня Мадьяны. — Креольская красота. — Недомогание, болезнь, возможно, отравление. — Коралловая змея. — Малыш Мустик. — Среди грохота. — Преследование в ночи. — У дома. — Атака.
— Давай, Мадьяна, пой!
— Да! Да! Пой!
— Мадьяна! Ну же, песню!
— Чего ты хочешь? Золотой пыльцы? Самородков? Слитков? На, держи!
— Мы богаты и великодушны, черт возьми! Давай собирай! Только спой что-нибудь.
Голоса, уже здорово «подогретых» посетителей казино, усиливались и смешивались в буре криков, воплей; то и дело слышалось «браво» под равномерный звон стаканов.
— Песню! Песню! Песню!
Всхлипы аккордеонов терялись в шуме, смешивались с прерывистыми звуками одышливого граммофона. У свечей в стеклянных стаканчиках вились сонмища комаров.
Настоящий гвалт перекрывал жуткую симфонию[2] — уцепившись хвостами за верхние ветви деревьев, гигантов девственного леса, с визгом раскачивались обезьяны. Однако мужчины — их здесь пять или шесть сотен — с настойчивостью, близкой к ярости, требовали не визга, а песни. Они играли, курили, пили, кричали, переругивались, собирались группами перед массивными столами. Кого здесь только не было — высокие губастые негры с торсами[3], словно из полированного черного дерева, китайцы и аннамиты[4], курносые, с набрякшими веками; белые — бородатые или небрежно выбритые с черепами, щеками и подбородками, как у каторжников; индусы с изъеденными оспой физиономиями, с подвесками в ушах; индейские метисы[5], одни темнее, другие светлее; мулаты[6], арабы, краснокожие с размалеванными растительной краской лицами… И женщины: негритянки, индианки, мулатки, аннамитки и бенгалезки[7] с испугом, а больше с любопытством рассматривали интерьер[8] заведения.
Казино разместилось в огромной соломенной хижине, очень вместительной, продуваемой со всех сторон, с толстой крышей из листьев тропических растений, с надежными стропилами красного дерева и с массивными столбами из розового, источающего тонкий запах.
В общем-то обыкновенная хижина для защиты от жаркого солнца и ливней, но в ней шла адская игра, от которой захватывало дух и загорались глаза искателей удачи.
— Ну же! Песню! Мадьяна, песню, черт побери!
Публика волновалась, а «звезда» делала вид, что ничего не слышит.
Понтеры[9], и те начинали ворчать, стоя перед грудами золота и привычно перебирая ловкими пальцами засаленные карты. В стаканах, чашках, плошках, кружках плескалось охлажденное питье, дымились горячительные пунши, приправленные перцем.
На столах из грубо обтесанного красного дерева, среди пепла, окурков и липких лужиц разлитого питья валялись клинки, револьверы, золото…
Оружие — чтобы защитить золото или немедленно прекратить пьяную ссору, остановить зарвавшегося игрока.
Имелись тут мешки из грубой холстины. Их бока топорщились от зерен металла цвета охры[10].
Встречались здесь и пояса, выделанные из кожи электрического угря[11], набитые желтым песком, они лежали, как живые, словно только-только пойманная рыба.
Попадались и кисеты с золотой пылью, и перевязанные лианами[12] консервные банки, и волокнистые плоды (lecythis granliflora[13]), приспособленные под горшки, которые, кстати, не бьются. И наконец — причудливые сосуды, откуда доставались крепкие, как орех, самородки, которые катали по столу…
И все это — золото!
Да, золото, в разной форме, в разных видах, разного происхождения.
Самородное золото с переливами; тусклое золото, грязное после выпаривания из ртути, золото в слитках, похожее на медь; золото, с трудом собранное по зернышку, доставшееся тяжелой работой; золото, награбленное мародерами[14], своего рода пионерами[15] этого дела; золото, припрятанное недобросовестными рабочими; золото, добытое ценой убийств.
Это богатство было нагромождено на столах сотнями килограммов. Потом на него по щепотке, по ложечке или по горсточке будут играть в казино на экваторе.
А сейчас все хотели услышать песню, словно на кон было поставлено достоинство этой разношерстной, разномастной публики. Крики усиливались. Опьяневшие гости стучали кулаками по столу, готовые разнести все заведение.
Внезапно раздался выстрел: «Паф!» Затем второй, третий: «Паф! паф!..»
Дым, сверкание золотой россыпи, свист пуль погрузили всех на какой-то миг в оцепенение. Потом молчание прервалось. Посыпались вопросы:
— Что такое? Кто-то что-то украл? Кто-то поссорился? Убили кого-то?
Да нет, ей-богу, не то. Просто один человек так решил успокоить публику. Беспроигрышный прием, между прочим.
Звонкий, приятного тембра[16] голос прозвучал в постепенно воцаряющейся тишине:
— Мадемуазель Мадьяна, я слушал вас только что. И конечно, в восторге. Ваше пение слаще трелей соловья у нас, в старой доброй Франции. Это божественное пение arada в знойных дремучих лесах… Так соблаговолите выслушать меня. Я присоединяю свой голос к просьбе джентльменов, которые так громко кричат и умоляют вас, и говорю от имени всех нас, ваших почитателей: «Мадемуазель Мадьяна, еще одну песню!»
Все повернули головы к человеку, нашедшему такой оригинальный способ заставить себя слушать, а его похвала девушке выразила общее мнение большинства присутствующих.
