Стёганое пространство, не ложись с краю — сложится.
А вы знаете — жаркие страны? Это когда в пододеяльнике дырочкой книзу сидишь, будто не знаешь, как выйти. Это можно не выходить кушать, а в уголки насовать припасы и шахматного коня (который не из набора — идол). Но бабушка и в жарких странах найдёт твою, белую в цветочек, голову. Найдёт и гладит, гладит, и, чего доброго, поцелует. И станет тогда на потолке в жарких странах мокрый кусок, особенно по спине.
Потом Алка придумала ставить палку, во-первых, чтоб на корабле, во-вторых, чтобы друг друга видеть. Потом она брала (не всегда) с собой книжку, потому что была в возрасте. Она учила нас поменьше дышать, потому что воздуха — мало. В жарких странах.
Мы в числе первых купили весы бытовые, и я точно помню: 16,5 кг. В 16,5 кг я ещё могла быть в жарких странах.
Ещё была кусючка. Ещё позже — щекотушки, когда щекотун притворяется на диване, и мы попеременно ставили то левую, то правую ногу. Потом Алки уже с нами не было.
Когда кроссворды были для э-ру-ди-ро-ван-ных, а женщины красили глаза голубым, почтальон приносил «Юный натуралист», «Юный художник», «Юный техник» и втайне потешался над нами. Будто выпендриваются детьми, или буржуи, или ещё что поинтересней.
Да просто из нас было слова не вытянуть! Мы и в магазине помалкивали. Писали письма Деду Морозу, хотя Алка года в четыре нам всё популярно объяснила. Злодейка.
«…Дедушка Мороз! Принеси мне, пожалуйста, кошечку, хоть заводную, хоть незаводную…», — и проверяла знаки препинания.
Первое, что у меня получилось, — «грач». А ворона почему-то весь день не выходила.
Читать и говорить «р» Оксанка научилась следом за мной, из зависти. Сейчас может показаться, что я хвастаю, но тогда мне было даже как-то неудобно (она на 10 месяцев старше).
Через лет, наверное, пять я нарисовала Оксанке карты из пачки бумаги «Для каталогов и картотек». Крестового короля звали Пигмей, поскольку он был неверно масштабирован по сравнению с остальными. Такое маленькое серьёзное лицо почти в центре. Играли, в основном, в пьяницу, и он считался хорошим добытчиком; его хотелось иметь при себе.
(«А! Пигмея увела!»)
Недавно гляжу: висит на плече, такой, в красном с лыжником комбинезончике. Приговаривает: «Грррач! во-она! грррач! вор-ррона!». С ума сойти можно. Обиднее всего было потерять Пигмея в споре.
Одно из самых глупых заданий, которое она мне придумала, — посадить всех красных цыплят на насест одновременно. Глупее не придумаешь.
Петух был клевачий. Мы побежали залазить на блоки, и я успела. Оксанка же, с не виданным никогда прежде проворством, забралась на гладкий вертикальный столб и вопила горестно, и я вдруг схватила колышек для забора и, возомнив себя настоящей индеанкой, метнула. Неожиданно попав петуху в голову и увидев, что он заметно сник, а вернее, слёг на утоптанную землю, я жутко перепугалась, во-первых, что меня будут ругать, во-вторых, почувствовала себя настоящей убийцей.
Сидя на блоках, обязанных вскоре обратиться в сарай, мы думали, как быть дальше. Через некоторое время петух поднялся с земли и пошёл к своим курам, шатаясь, как пьяный.
Тот, кому доводилось писать на задах дома, поймет меня в том, что это значительно интересней, чем идти через весь огород, открывать дверь, разуваться, находить должное помещение и делать всё чин по чину. Азарта никакого.
В то время как существует масса других, усложненных и насыщенных эмоциями вариантов. Можно, например, делать одно море с двумя и более притоками, в зависимости от числа соучастников. Можно соревноваться по занимаемой площади, силе удара и мощности напора, в долготе и широте, и много ещё в чём. Так сразу не вспомнишь.
Несмотря на рано открывшуюся одарённость, здесь я чаще проигрывала, вероятно, по причине своей весьма критической массы. А если и выигрывала, то каким-либо хитрым способом.
Оксанка вообще в этом больше соображала. Однажды она даже закатила тёть Гале истерику «я хочу писать, как Саша Бахтеев!». Но я-то никогда не ходила в садик, а она-то знала, о чём говорит.
Иногда мы писали с блоков на дальность в крышу сарая. Сейчас, трезво глядя на блоки, сарай и расстояние между ними, я прикидываю, каким должен был быть угол падения и прицела, а также угол и точка зрения соседей с обеих сторон.
Так ничего и не построили.
Кролики — особая ниша в сознании.
За кроликами на Белую Будку идти надо. Там люди живут плохо, а кролики везде бегают. Дядя Толя — обходчик, он всех на Белой Будке знает.
Шли мы по рельсам, и идти было очень приятно.
Потом Дядя Толя сказал, что с рельс надо уйти, и ушёл сам. Оксанка деловито объяснила, что на этом санитарная зона кончается, и вот что мы можем встретить на своём пути, если не сойдём. Но мне по рельсам идти очень нравилось. Погода стояла чудесная, вдобавок я думала найти золотые и серебряные перстни, читала что-то про скорость, сказала: «При такой скорости подобные вещи распадаются на молекулы», и никуда не стала сворачивать. Оксанка, разумеется, пошла со мной. Вскоре ликованию её не было предела: «Вот тебе раз — молекула! Вот тебе два — молекула!», — прыгала она по шпалам.
![В долине смертной тени [Эпидемия]](/storage/book-covers/20/20b59336dc28de47dc7a206b6ad9ee6ea45788bb.jpg)
