Пролог. Октябрь 1951. Москва. За два года до основных событий.
"В тусклом свете ламп, экраны и шкалы приборов казались галереей картин". Или с портретами сравнить будет уместнее — разной формы и цвета, разное выражение лиц?
Иван Антонович Ефремов отодвинул лист бумаги с написанной строчкой. Сочинять рассказы он начал в сорок втором, в эвакуации (хотя заявление на фронт добровольцем писал — не отпустили). Когда лежал с лихорадкой, не хотелось терять время — а давняя мечта была, переложить на бумагу все интересное, что видел и слышал он сам, в экспедициях объездивший всю Сибирь, Урал, Среднюю Азию и Дальний Восток. А кроме того, полезно было изложить для читателей, особенно молодежи, некоторые свои идеи, слишком невероятные для того, чтобы стать гипотезами. Был в его жизни опыт, когда маститый немецкий геолог объявил "бреднями" предположение Ефремова о строении океанского дна. А вдруг среди его читателей сегодня будут те, кто завтра сами станут учеными и, заинтересовавшись, сумеют подтвердить или опровергнуть?
Рассказы поначалу печатались лишь в журналах, вроде "Техники- молодежи" и "Знание-сила". Можно ли считать это занятие серьезным делом для доктора наук, палеонтолога с общесоюзным именем? Так академик Обручев, кого Иван Антонович глубоко уважал и считал своим учителем, написал ведь "Плутонию" и "Землю Санникова". Тем более, занимался Ефремов этим исключительно в свои свободные часы.
Было тяжелое для Советской страны время — Отечественная война. В том же сорок втором в составе Северного Флота появилась подводная лодка К-25, воплощение адамовского "Пионера", настолько же превосходя по боевым качествам фашистские корабли. Затем был Сталинград, когда Красная Армия ударила с севера на Ростов, операция "Большой Сатурн", и две немецкие группы армий, весь их южный фланг, оказались в котле и были уничтожены. Тогда Гитлер не придумал ничего лучше, чем организовать Еврорейх, союз против СССР всей оккупированной Европы — но и это не помогло нацистам, в мае сорок четвертого Советская Армия взяла Берлин, бесноватый кинулся в бега, но был пойман и повешен в Штутгарте, после показательного международного процесса. Советский Союз вышел из войны намного более сильным, чем вступил в нее — став сверхдержавой во главе социалистического лагеря, куда в числе прочих вошли ГДР (помимо довоенной территории Германии, включающая Австрию, Судеты, бывшую польскую Силезию — лишь Восточная Пруссия к СССР отошла) и Народная Италия (с "заморской территорией" Ливией). Ефремов вернулся в Москву вместе с Палеонтологическим Институтом, весной сорок четвертого. Видел Парад Победы на Красной Площади 16 июля, была отличная погода, ярко светило солнце, по брусчатке шли полки Армии-Победительницы, в небе пролетали эскадрильи боевых самолетов, оркестр играл марш. И вместе с советскими войсками шли батальоны итальянских Гарибальдийских красных бригад, под песню "Лючия". А затем, под барабанный бой на Красную площадь вступила шеренга солдат, держа склоненные фашистские знамена, будто подметая ими мостовую — и бросили к подножию Мавзолея, где на трибуне стоял сам товарищ Сталин. И тут сквозь барабан послышались истошные вопли, похожие на собачий лай — оказывается, это пойманного Гитлера привезли, показать чем завершилась его авантюра. Бывшему фюреру не стали затыкать рот — лишь чей-то командирский бас спросил, так что слышно было по всей площади:
— Эй, он у вас там не взбесился?
Ему ответил другой голос — да он уже давно бешеный, нехай теперь гавкает. И дружный хохот солдат в строю.
А после был праздник, народные гуляния, и вечером фейерверк. Не так часто Ефремову доводилось быть в городе летом, это самая экспедиционная пора. Но тот год был особый — а в следующем снова начались рабочие будни.
Однако еще в то лето, перед парадом, в Палеонтологический музей зашли трое военных со звездочками Героев — адмирал Лазарев, в войну бывший командиром той самой лодки К-25, Юрий Смоленцев, командовавший теми, кто самого Гитлера ловил, Валентин Кунцевич, из той самой группы осназ Северного флота, и с ними две женщины, Анна Лазарева, жена адмирала Лазарева, сейчас служившая Инструктором ЦК ВКП(б), ответственным за идеологию и пропаганду, и Лючия Смоленцева, бывшая партизанка-гарибальдийка, тоже участвовала в охоте на фюрера вместе со своим мужем. Примечательно, что все пятеро знали Ефремова именно как писателя, а Анна Петровна настоятельно посоветовала ему в Союз Писателей вступить, и после там защищала, когда в сорок пятом Ивана Антоновича наконец приняли, а маститая литературная публика признавать фантастику достойным литературным жанром поначалу не хотела.
Первый роман Ефремова, "На краю Ойкумены", вышел в сорок шестом, отдельным изданием в "Детгизе". Поначалу его не хотели брать — иным из ответственных товарищей показалось, что образ фараона похож, страшно подумать на кого. Но будто бы стало известно, что "наверху" не только не имеют ничего против, но и проявляют живой интерес — и книга вышла, да еще сразу как дилогия. В сорок восьмом были изданы "Звездные корабли" и одновременно уже совершенно не фантастическая, а полностью научная монография "Тафономия и геологическая летопись" — о новой, собственноручно разработанной Ефремовым научной дисциплине на стыке биологии и геологии — тафономии. Изложенные там идеи должны были помочь как геологам, так и палеонтологам в их нелегкой работе по поиску полезных ископаемых и останков древних животных. И это тоже заметили "наверху", указав даже увеличить тираж, чтобы хватило на всех заинтересованных лиц. А сам Иван Антонович в это время был в Монголии — в экспедиции, которую в научных кругах называли Великой (ну так была же у географов Великая Северная экспедиция, в эпоху едва ли не Петра Первого — чем палеонтологи хуже?).
