Это утро начиналось с обрывков сна, непонятного и странного, пустого и ничего не значащего. Мертвый город, темные окна-глазницы, растрескавшийся асфальт покинутых улиц и дикое карканье ворон, тонувшее в шуме дождя, шагов и порывов ветра. Одиноко стоящий на перекрестке человек всматривался вперед, в мглу, пытаясь вычленить из вороха звуков что-то полезное для себя. Но в ответ приходила только одна мысль — осознание того, что там, впереди, его ждет смерть. Она смотрела на него уже давно не человеческими глазами, не таясь, как будто все уже давно решено, решено кем-то сверху. Но даже осознание того, что это будут последние шаги в его жизни, не могло остановить сталкера. Нужно было идти вперед, а смерть не имела значения.
Потом мертвый город преобразился, полуразрушенные слепые дома превратились во вполне внятные очертания заводских строений. Слева располагалось огромное здание с уходившими ввысь колоннами-трубами, справа тянулся ряд полуразрушенных кирпичных боксов. А прямо впереди — легко узнаваемая проходная бывшего завода. Вдруг налетел ветер и понес сталкера внутрь, и не было сил ему сопротивляться, мертвый страх сковал руки и ноги, теперь этот холодный ветер мог делать с ним все, что захочет. Алекс знал, что жить ему оставалось несколько минут, но страха не было, был только холод в висках и едва уловимая боль в сердце. Бежать не хотелось, хотелось кричать, но скулы свело, и сталкер не издал не единого звука.
На полу лежало распростертое тело человека. Хотя нет, на человека он походил только на первый взгляд, тело было гораздо крупнее человеческого, и рот окаймляли какие-то странные присоски, свисавшие вниз уродливой бородой. Это уже давно перестало быть человеком, это был кровосос. Ветер понес Алекса дальше, теперь он оказался в каком-то узком коридоре, слабо освещаемом сетью тонких искрящихся нитей, аномалия недовольно затрещала, когда ветер проносил сталкера мимо, но сразу же умолкла, когда человек миновал отвоеванный ею участок. На секунду перед глазами возник большой зал, играющий всеми цветами радуги — по залу плавали над землей десятки искрящихся клубков, Алекс не успел рассмотреть их, потому что ветер потянул его дальше, вглубь. Он очутился в длинном, пропахшем плесенью коридоре, и разглядел два темных силуэта на фоне слабого голубого свечения, исходящего из дальнего конца тоннеля. Странный свет приближался к людям, но те, казалось, не ощущали исходящей от него опасности. Алекс напряг зрение и неожиданно для себя узнал в одной из фигур знакомые черты.
— Маша! — Алекс вдруг дернулся и на мгновение оказался отпущен ветром, не ожидавшим от сталкера такой прыти, но мощные руки быстро подавили сопротивление. Девушка оглянулась.
— Алекс? Алекс, что ты здесь делаешь? Уходи сейчас же!
Алекс не смог выдавить из себя ни единого звука, ветер был сильнее его.
— Алекс! Уходи, слышишь? Ты уже не сможешь мне помочь! — Девушка оглянулась, голубой свет подобрался к первой фигуре и за доли секунды поглотил ее. — Я умираю. А ты должен жить, слышишь? Уходи! Ты должен жить! — Она развернулась и медленно пошла дальше, прямо в объятья аномалии. Второй фигуры уже не было видно. На самом краю голубой дымки сестра повернулась.
— А, впрочем, Алекс, если ты будешь здесь, то забери «поле артефактов» себе. Это ведь я его нашла, а, значит, я имею на него право. Я завещаю его тебе, слышишь? Я, научный сталкер Мэг, находясь в твердом уме и здравой памяти, завещаю найденное мной «поле артефактов» своему брату Алексу. Да будет так!
На прощание девушка махнула брату рукой и навсегда исчезла в синем тумане.
Найти в Зоне «душу» — большая удача, а найти сразу две — счастье. Конечно, это всего лишь мимолетное счастье, которое быстро но, все-таки, это было счастьем, по-детски наивным, сопровождающимся самым настоящим щенячьим восторгом.
«Душа» была всего в трех метрах от Ван Гога и издевательски подпрыгивала над поверхностью земли, будто играла со сталкером в кошки-мышки. Ох, уж эта Зона, до чего она любит игры, когда один неосторожный шаг разделяет большой хабар и маленькую кучку пепла, в которой тебя никто не опознает. Желто-красные грани артефакта заметно поблескивали на солнце, а мутное марево вокруг выдавало в нем большую энергию, заложенную в «душу» аномалией.
Николай Ракитянский, по прозвищу Ван Гог, забрел в эту котловину почти три месяца назад, когда стая слепых псов, ведомых крупным одноглазым чернобыльцем, загнала в этот глухой район его и ныне покойного Батона. Бой тогда получился, что надо, два ствола чиркали, будто спички, посылая свинец во врага, куски собачьего мяса летели во все стороны, а косой чернобылец метался в прицеле, громко и протяжно завывал, но убить себя так и не позволил. Батон был опытным бойцом, Ван Гогу иногда казалось, что и в Зону-то он пришел только для того, чтобы все время иметь возможность нажать на курок, освобождая из плена гильз убивающую силу. Собак они, хоть и с трудом, но перебили — из полутора десятка ведомых чернобылец уволок за собой только трех подранков, да и тех сталкеры просто не стали добивать, пожалев патроны.