© В. Шор (наследник), перевод, 2011
© С. Антонов, статья, комментарии, 2011
© В. Пожидаев, оформление серии. 1996
© ООО «Издательская Группа
„Азбука-Аттикус”», 2011
Издательство АЗБУКА®
Я написал свою книгу не для нашего века, который не терпит ничего выходящего за пределы холодного здравого смысла. Но, признаюсь, это единственное из моих произведений, которым доволен я сам; я дал волю своему воображению, и на меня нахлынули порожденные им видения и чувства. Я сочинил эту повесть наперекор всем правилам, критикам и философам — и именно поэтому я ее особенно ценю.
Гораций Уолпол
* * *
ПРИЗРАК В ДОСПЕХАХ,
или Взгляд на готические игрушки сквозь готические стекла
Имя английского писателя Горация (Хорэйса) Уолпола (1717–1797) и название его единственного романа большинство современных читателей, скорее всего, знают разве что понаслышке. Зато им едва ли покажутся незнакомыми общепринятые жанровые характеристики этой книги: готический роман, роман ужасов, horror story. И действительно, это произведение стало отправной точкой в истории так называемой готической литературы — обширной области беллетристики, которая получила (под именем литературы «тайны и ужаса») многоплановое и впечатляющее развитие в художественной прозе двух последних столетий и обзавелась собственной галереей культовых авторов (от Эдгара Аллана По и Брэма Стокера до Говарда Филлипса Лавкрафта и Стивена Кинга), широким кругом верных поклонников и ревностных адептов, не менее разветвленной сетью кинематографических аналогов и внушительным фондом серьезных научных исследований. Кстати, двоим из упомянутых прозаиков — а именно Лавкрафту в эссе «Сверхъестественный ужас в литературе» и Кингу в книге «Пляска смерти» — также случилось выступить (с разницей в полвека) в роли историографов и теоретиков «страшного» жанра, и если второй из них лишь бегло упомянул роман Уолпола, констатировав его классический статус[1], то первый посвятил «Замку Отранто» несколько страниц своего труда, на которых высказал суждения, далекие от комплиментарных. По мнению Лавкрафта, эта книга представляет собой «довольно посредственную и неубедительную вещь», «рыхлый, искусственный и претенциозный сюжет» которой дополняется «светским и будничным тоном, не позволяющим автору создать настоящую атмосферу ужаса». Рассказанную Уолполом историю он аттестовал как «занудную, манерную и начисто лишенную вселенской жути» — и вместе с тем не мог не признать, что этому роману, несмотря на его «внутреннюю несостоятельность», «довелось оказать почти беспрецедентное влияние на литературу ужасов»[2]. В этой прохладной оценке, без сомнения, сказалась пристрастность Лавкрафта-критика, который смотрел на открытый Уолполом жанр в известной мере «изнутри», глазами Лавкрафта-прозаика, обладавшего собственными (по определению иными, чем у писателя XVIII века) взглядами на сюжет, стилистику и эмоциональный колорит подлинно готического повествования. Впрочем, чуть дальше автор эссе все же отдает должное художественным находкам Уолпола, которые стали важнейшими образно-смысловыми парадигмами упомянутого жанра (подробный разговор о них у нас еще впереди).
Роман, явившийся родоначальником столь популярной ныне разновидности литературы, сыграл особую роль и в культурной судьбе самого автора. Человек разносторонних способностей и интересов, Гораций Уолпол был весьма примечательной фигурой в общественной, интеллектуальной и литературной жизни Англии XVIII столетия задолго до публикации «Замка Отранто» и не мог не остаться в исторической памяти британской и европейской культуры — хотя бы благодаря своему уникальному эпистолярному наследию (полное комментированное издание которого, осуществленное в XX веке, растянулось на несколько десятков лет и составило 48 томов). Эта обширнейшая и интереснейшая переписка с поэтами, государственными деятелями, учеными и философами века Просвещения представляет собой настоящий «портрет эпохи, выполненный с потрясающим литературным мастерством» и «несопоставимый ни с одним другим современным ему источником, принадлежащим индивидуальному авторскому перу»[3]. И все же именно благодаря «Замку Отранто» Уолпол вошел в историю словесности не только как талантливый литератор-интеллектуал (man of letters), но и как писатель, давший начало новой, исключительно продуктивной форме повествовательной прозы.
Гораций Уолпол был потомком старинного аристократического рода, младшим сыном сэра Роберта Уолпола — премьер-министра Великобритании от партии вигов в 1721–1742 годах, печально знаменитого своей коррумпированностью политика, запечатленного в «Путешествиях Гулливера» Джонатана Свифта в резко сатирическом образе первого министра Лилипутии Флимнапа. Высокое общественное положение отца вкупе со знатным происхождением открывало перед Уолполом завидные социальные возможности, в перспективе обещавшие успешную юридическую, административную или политическую карьеру; и события первых трех десятилетий его жизни, казалось бы, предвещали именно такое будущее. Он получил классическое образование в престижном Итонском колледже, а затем в Кингз-колледже Кембриджского университета, в 1739–1741 годах совершил (вместе со школьным другом, впоследствии знаменитым поэтом сентиментального направления Томасом Греем) традиционное для юного английского аристократа «большое путешествие» на континент, в 1737 году по протекции отца обзавелся синекурой в казначействе, а в 1741-м — местом в парламенте. Однако, в отличие от деятельного, прагматичного, погруженного в перипетии текущей общественно-политической жизни Роберта Уолпола, Гораций был до известной степени созерцательной, даже мечтательной натурой — что нашло выражение в соответствующем «неутилитарном» характере интересов и занятий молодого аристократа. Его духовные и умственные запросы с ранней юности лежали в сфере изящных искусств, истории, литературы, и знакомство с выдающимися художественными памятниками Франции и Италии во время путешествия на континент как нельзя более способствовало развитию подобных склонностей. При этом эстетические предпочтения Уолпола постепенно все заметнее сдвигались в область исторического прошлого, а точнее, английского и европейского Средневековья — отчасти в силу его биографически объяснимого интереса к собственной родословной (и, шире, к генеалогии и геральдике знатных фамилий), отчасти под влиянием восхищенного старинной архитектурой Томаса Грея. Унаследовав после смерти отца (1745) немалое состояние и занимая несколько весьма доходных должностей, он вскоре смог реализовать свои пристрастия в зримом и впечатляющем художественном проекте, который на протяжении многих десятилетий был известен широкой публике гораздо больше, чем самые значительные из его сочинений.
