«…Дари облокотился на теплый от вечернего солнца, шершавый зубец башни, положил косматую голову с непокорными волосами на большой, говорящий о физической силе кулак. Он смотрел вниз, на разбитый лагерь кзотов. Дари заскрипел зубами — эти маленькие степняки, они осмелились обложить плотным кольцом его замок! Идет вторая неделя осады, а кзоты не спешат брать крепость штурмом, просто сидят и выжидают, когда он сам откроет им дверь. Дари невесело рассмеялся, он презрительно сплюнул вниз. Ничего, сегодня вечером он нанесет им со своими людьми визит вежливости. Будут реки крови, он уничтожит их, и это послужит уроком для других. Дари ухмыльнулся и полез в карман за сигаретами. Подул северный ветер со стороны великих Хоббийских пустынь, принесший жар и тучу мелкой желтой пыли, осевшей на губах. Кзоты пришли из великих пустынь, они решили завоевать весь мир, великое переселение народов…»
Роман перестал печатать, с досадой ударил последний раз по клавише. Он перечитал отрывок и, скривившись, потянулся к ополовиненной бутылке «Русской». Отпил из горлышка, поморщился, сплюнул в переполненную пепельницу и взял в рот новую сигарету. Со скрипом отодвинув стул, Роман ожесточенно заходил по комнате, попыхивая сигаретой.
— Черт знает что такое, — выругался Роман. — Чушь какая-то. Но почему чушь? Чем это хуже, чем у Буева? Буев! Ха, графоман, но у него уже пять книг. А я? У меня пока только одна. Разве может он писать? Что он пишет? Дерьмо! Детское дерьмо! Я лучше, я действительно лучше его пишу. Я пишу лучше. Мой роман «Три клинка» и повесть «Пурпурная тропа» — их не взяли. Их никто не взял. А буевские «Миры фантиков»? Их напечатали. Ничего бездарнее я не читал.
Роман остановился возле бутылки, задумчиво осмотрел ее.
— Мои кзотовские кланы — это тоже будет шедевр. Да, да!
Роман снова приложился к бутылке.
— Шедевр, — выдохнул он, переводя дух.
— А почему бы и нет? — послышался рядом чей-то тонкий голосок.
Роман не обратил внимания, он продолжал разговаривать сам с собой, тем более, что уровень бутылки значительно этому способствовал.
— Я пишу на уровне Хайнлайна, Стругацких и Фармера, вместе взятых. Я пишу крутые книги про крутых парней, про таких, как я сам.
Роман икнул:
— Слышишь меня, Буев?
— Нет, он не слышит, он сейчас занят своей новой работой.
— Ну и пошел он к черту. Он сказал мне, что я пишу белые книги. Белые! Пустые книги! Чушь! Это он пишет белые книги, неудачник! Он до сих пор пользуется авторучкой, а потом перепечатывает — вот осел!
— Ну так проучи его, — сказал голос.
Роман вздрогнул и подозрительно посмотрел на бутылку.
— Да не волнуйся ты так, это не белая горячка, я здесь.
Роман посмотрел в угол комнаты — там, в его кресле, прижатом с одной стороны книжным шкафом, а с другой — маленьким журнальным столиком, сидел ЧЕРТ!!??
— Черт?! — Роман громко икнул, потряс головой, но видение не исчезло.
Черт по-прежнему сидел в кресле, вольготно развалившись нога на ногу, и лениво обмахивался кисточкой хвоста.
— Изыди, Сатана! — воскликнул Роман, про себя думая, что на сегодня его рабочий день закончился.
Он взял со стола бутылку и посмотрел на черта через стекло, черт весело ему подмигнул. «Ну и мерзкая харя у него», — неприязненно подумал Роман.
Черт был абсолютно гол, только голову его украшала круглая розовая шляпа с дырочками для двух маленьких, напомаженных рожек.
— Не бойся, — старался успокоить черт.
— Я не боюсь, — ответил Роман, икая и потянул из бутылки для храбрости.
— Я могу тебе помочь, — официальным тоном заявил черт.
— Чем?
— Если Буев исчезнет, ты сможешь занять его место, — предложил черт.
— Я не убийца.
— Здесь не нужен убийца.
— А цена? Взамен ты потребуешь мою душу?
Черт зевнул, деликатно прикрывая рот загнутыми перламутровыми когтями, должно быть, он с рождения их не стриг.
— Что такое в сущности душа? — задал он риторический вопрос. — Вы сами, люди, в нее не верите, а боитесь потерять.
— Я атеист, — гордо заявил Роман, складывая руки на груди и для пущей убедительности добавил: — Я не верю ни в каких чертей.
— Вот видишь, — невозмутимо сказал черт, в его руках появилась пилочка, он критически рассматривал свои ногти. — В таком случае ты ничего не теряешь. Устранишь своего соперника и займешь место, по праву принадлежащее только тебе, ведь ты действительно не так уж плохо пишешь.
— Я плохо не пишу.
— Конечно-конечно, — поспешил согласиться черт.
Улыбнувшись, он показал большие желтые клыки.
— А почему в это дело вмешались черти?
Пилочка пропала, в руках черта появилась дымящаяся сигара.
— Ну-у-у… — черт глубоко затянулся, его дымок попахивал серой. — Некоторые писатели пишут настолько живо и ярко, что те миры, которые они описывают, действительно появляются, так сказать, — черт хихикнул, — они порождают новые параллельные миры.
— Сплошная чепуха, — Роман икнул и отпил из бутылки. — И как много миров породил Буев?
— Кое-что породил, — дипломатично ответил черт.
— А я?
— Увы, — черт развел руками. — Возможно, все у тебя впереди.
— Дрянь, — прокомментировал Роман, припал к бутылке, отхлебнул и протянул черту: — Будешь?
— Не откажусь, — черт приложился к горлышку и вернул Роману пустую бутылку.
