Таких, как я, называют раянами.
Когда-то нас было много. Нам поклонялись, словно богиням, нас почитали и приносили дары. В те времена мы сами выбирали, кому выказать благосклонность, кого одарить чудом нашей любви и наслаждением. Люди строили для нас храмы и рядили в сияющие одежды небожительниц.
Тогда мы сами решали, для кого расцветет лори.
Но люди переменчивы и мстительны. Когда-то одна из нас отказала темному императору, не пожелав разделить с ним ложе и любовь. И владыка решил свергнуть богиню с ее пьедестала, покарать и заставить упасть ниц перед собой. Мужчина… Даже сильнейшие из них, обладающие магией и властью, бессильны перед болью и желчью разбитого сердца. Император повелел разрушить наши храмы, сжечь наши святыни, а нас объявить вне закона.
Я родилась в то время, когда раяны уже два века были отверженными. Мне не повезло. Родиться с бутоном лори на спине — это смертный приговор. Потому что теперь нас убивают. Нас почти не осталось…
Как мне рассказали, моя мать не смогла собственноручно перерезать горло новорожденной малютке или задушить меня, прижав к лицу тюфяк, набитый старой соломой. Она не смогла сделать так, как велит закон. Но и оставить меня у себя тоже было не в ее власти. Все, на что ее хватило, — подкинуть корзину с младенцем к воротам святой обители в скалах Скорби, туда, куда не ступает нога здравомыслящих людей, потому что в обитель приходят умирать. Возможно, моя мать решила, что там, где царит лишь смерть и мука, у меня будет шанс, и бутон лори не расцветет. А может, она просто выкинула меня по пути, и обитель лишь оказалась рядом. Я не знаю…
Я выросла в окружении полусумасшедших старух, гнойных трупов и духов мертвецов, которых в обители было больше, чем живых людей. Я даже научилась с ними общаться, ведь маленькой девочке тоже нужны друзья, пусть эта девочка и отмечена смертельной печатью спящего цветка.
Долгие годы бутон не раскрывался, лишь плелись по позвоночнику тонкие ветви с узкими листьями, оплетали мою спину черным рисунком. Говорят, что когда-то цветы лори на телах раян цвели живыми красками. Но после проклятия темного владыки они лишь исчерчивали тело тонким черным рисунком…
Еще болтали, что краски вернутся, если раяна сможет полюбить. Но это, конечно, лишь глупая сказка. Потому что раяны не любят. У раян нет души, нет сердца, у раян есть только тело с цветком лори, и это тело столь желанно для любого, кто к нам прикоснется, что способно свести с ума.
Когда-то раяна означало желание. Теперь это значит яд.
И когда мой цветок расцветет, меня найдут. Сумеречные псы, слуги темного владыки, самые страшные инквизиторы и маги, они придут за мной, чтобы уничтожить. Стереть с лица земли смертельную отраву, способную поработить мужчину.
Раяна означает смерть.
Утром возле обители появился умирающий. Наверное, его просто сбросили у поворота дороги с обоза, оставили в осенней грязи, не пожелав озаботиться, как потащат тяжелое мужское тело скрюченные от времени старухи.
Оникс увидела его из окна, вернее, заметила что-то темное на подъездной дорожке. Она привычно повязала на лицо платок, покрывающий волосы, закрыла лицо маской. Надела длинные, до локтей, перчатки и фартук поверх старого черного платья. Трогать умирающих опасно, можно заразиться какой-нибудь гадостью.
В дорожной грязи лежало тело, и поначалу Оникс решила, что мужчина мертв. Она привычно перевернула труп, осмотрела на предмет ценных вещей. Увы, почти всегда в обитель привозили либо нищих, либо обездоленных, у которых за душой ничего не было. Все, кто был побогаче, предпочитали умирать под присмотром целителей, сила которых могла если не удержать душу, то хотя бы облегчить страдания. В обитель приползали лишь те, кто не мог себе позволить и этого. Но практичные монахини с детства научили Оникс внимательно осматривать даже этих бедолаг, потому как и у них можно было раздобыть уже ненужные телу вещи или сапоги, которые потом менялись в долине на еду или мыло.
И сейчас Оникс собиралась сделать именно это. Она вскрикнула от радости, поняв, что под слоем грязи видит хорошие кожаные сапоги и вполне добротные штаны. Странно, что возница, доставивший труп, не раздел его. Или побоялся заразиться? В долине свирепствовала марь, косившая жителей пачками, зловонный дым пожаров, в которых сжигались трупы, долетал даже до обители на скале.
Оникс задумчиво рассмотрела труп. Брюнет. На щеке запеклась кровь от длинного рваного пореза, одет в обычную одежду странников. Со вздохом девушка присела, провела руками в грубых перчатках по телу брюнета. Вдруг повезет, и у него окажется поясной кошель? Хотя надеяться на такую удачу было чересчур глупо…
И вскрикнула от неожиданности, когда ее ладонь перехватила жесткая рука, а глаза брюнета распахнулись. На удивление эти глаза оказались не темными, а светлыми, зелеными. Мужчина смотрел на нее напряженно, сжимая запястье так крепко, что Оникс испугалась, как бы не сломал.
— Отпустите! — прошептала она. — Вы делаете мне больно.
— Кто ты? — выдохнул сквозь зубы мужчина. Он попытался подняться, и Оникс ясно увидела на его боку рану, длинную прореху, разорвавшую кожу и мясо, со странными, словно оплавленными краями. Удивительно, что с такой дырой в боку он все еще жив.