Ведущий научный сотрудник института космических исследований Танны Карахан отдыхал в Кисловодске, когда получил телеграмму, что надо срочно явиться по месту службы. Дома, в почтовом ящике, он нашел еще одну телеграмму: «Приглашаю на день рождения. Твой одноклассник, друг детства Шатлык Шемсетдин оглы». Ничего не понятно: куда, когда, кто такой
Шатлык? Но Танны Карахану сейчас некогда было голову ломать над этим. Тем более, его, известного, авторитетного, чуть ли не каждую неделю приглашали куда-нибудь. Но из-за вечной занятости, он редко где показывался.
Сразу же из дома он позвонил на работу. «Все давно в сборе, тебя только ждут. Срочно приезжай!» — ответили ему и тут же положили трубку. Даже не успел спросить, все ли нормально? Потом только сообразил, куда сейчас звонил и усмехнулся: «Вот ты даешь! Быстро же успел свыкнуться с вольной праздной жизнью отпускника. Да кто же будет говорить тебе по телефону о таких вещах. На то ведь и режимный институт! Черт, кажется, старею!».
Невеселая мысль о старости не покидала его и в машине, когда он мчался по главному проспекту города. Между тем по внешнему его виду вряд ли можно было дать ему шестьдесят. Здоровье было отменное, тело натренированное, иссиня-черные волосы густы и крепки, как у молодого ежа, лицо румяное, осанка гордая, походка энергичная, взгляд из-под густых, напоминающих ласточкины крылья, бровей, острый...
Особых житейских трудностей он никогда не испытывал. Докторскую защитил еще в молодости. При желании мог украсить грудь золотой звездой героя труда, орденами и медалями. Но по скромности своей, да и потому что работал в закрытом учреждении ни разу ничего на грудь не цеплял. Лишен он был и всяких семейных забот. Жена Тылла ушла из жизни рано. А единственный сын Ягмур умер три года назад, когда Танны проводил с американцами очередной эксперимент в Неваде. Узнал о смерти сына полгода спустя, вернувшись домой. Рано умершую жену он редко вспоминал.
Но мысли о старикоподобном сыне, алкаше, курильщике, скончавшемся в ЛТП, раздирали его душу. В его смерти он точно чувствовал свою вину. Из-за бесконечных экспериментов, полетов в космос, длительных командировок у Танны не осталось времени уделять внимание семье. А посему воспитание сына он поручил единственной своей сестре Дессегуль. Купил им роскошный особняк в центре столицы. У сестры дети были все девочки и Ягмур стал ей вместо сына. Парню жилось вольготно. И деньги были, и машина. Муж тети, Анна-кел (прозвище «кел» дали ему из-за его ранней лысины), не то чтобы упрекал, наоборот, поощрял вольное его поведение: «Давай племянничек, держи хвост пистолетом, ты же не кто-нибудь — сын героя. Папаша твой ушел в науку, ему больше ничего не надо, забывает даже вовремя поесть. А ты давай, не отказывайся от прелестей жизни. Отцу деньги ни к чему, трать их ты!»
Однажды «племянничек» привел в дом женщину, худенькую, белолицую, с хмурым взглядом из-под красивых бровей. Анна-кел в это время от нечего делать пререкался с женой. И обрадовавшись столь прекрасному поводу для выпивки, тут же благословил их союз. Спустя пару месяцев, повздорив с женой, Ягмур вздумал было с ней развестись, объяснив свой необдуманный шаг тем, что был тогда пьян. На что разъяренная молодая женщина шепнула ему что-то на ухо и показала ему фигу. И Ягмур тотчас осел, как спущенная шина. Не прошло и полугода, как она родила хорошенького мальчика, похожего как две капли на Ягмура. Назвали его Артыком.
Через три года вернулся из загранпоездки Танны Карахан. Он, конечно же, обрадовался женитьбе сына, внуку, но в то же время огорчился, узнав, что наследника интересует не семья, учеба, а пьянки. К тому же сын отдавал предпочтение не чистейшей, как глаз журавля, водке, а мутной жидкости — крепленному вину. Танны это показалось странным. Сын вежливо объяснил: «Водка совсем уж разъела мой желудок, лучше я буду пить вино». Обеспокоил отца и внешний вид сына: разгульный образ жизни оставил на парне зловещий отпечаток. Лицо было в морщинах, патлы седые, от тела неприятно разило. Выглядел он не на свои тридцать, а на все пятьдесят. Танны Карахан переселил сына с семьей в новую квартиру, обставил комнаты как следует, пожил у них две недели, нянча внука. Но ни разу за эти дни не видел сына трезвым. «Слушай, как ты не стесняешься показываться жене в таком виде?» — спросил он его наконец. Ягмур, обидевшись, отвернулся. Но когда вопрос прозвучал второй, третий раз, пробормотал в сторону: «Если честно, папа, какой из меня человек, а невестке вашей, ясное дело, нелегко со мной...»
Танны Карахан понял, что сын не радуется жизни, что он уже сломленный, конченый человек, и горько сожалел, что опоздал, не поспешил вовремя на помощь. На следующий день поместил сына в больницу. Больница не помогла. После выхода оттуда Ягмур полностью ударился в разгульную жизнь, пропадая в кабаках. Как говорится, «не просыхая» он прожил еще десять лет, и в конце концов отдал концы. Его окоченевший труп нашли утром на задворках ЛТП. Осталась от Ягмура единственная память — Артык.
Это ли было причиной или действительно возраст уже поджимал, Танны Карахан время от времени подумывал о старости. Беспокоило его еще одно обстоятельство. Внук уже подрос. Был он смышленым. «В меня, наверное», — радовался дед. Рос внук к тому же и здоровеньким. Не скажешь, что в шестой класс перешел. Занимался он футболом, возможно отсюда физическая развитость. Шапкой курчавых волос он напоминал африканца. Учителя были довольны его учебой. «Возьмитесь за него серьезно, из него может что-то получится», — говорили они деду. Был внук немногословен. На вопросы отвечал односложно, иногда и вовсе не отвечал, если не переспрашивали. Был он скрытен, невозмутим, по бесстрастному лицу никак не угадаешь, о чем он думает. Это не нравилось деду. Ко всему он был слаб в родной речи. Незнакомые могли подумать, не косноязычен ли этот мальчик? Слова «папа», «дед», произносил равнодушно. Маму свою называл за глаза «махан», а обращался к ней по имени Махым.
