Второй Рим глазами Третьего: Эволюция образа Византии в российском общественном сознании
Сергей Аркадьевич Иванов - выпускник кафедры классической филологии филологического факультета МГУ. Автор монографий: «Византийское юродство» (1994), «Судьбы кирилло-мефодиевской традиции после Кирилла и Мефодия» (2000; в соавторстве), «Византийское миссионерство. Можно ли сделать из “варвара” христианина?» (2003), «Блаженные похабы. Культурная история юродства» (2005).
Добрый вечер. Я буду говорить только о восприятии Византии после самой Византии. О многочисленных формах влияния живой Византии на древнерусское государство я говорить не предполагаю. Это работа с образом, с имиджем Византии. Выступая в штаб-квартире ФСБ на праздновании девяностолетия ЧК, тогдашний начальник – Николай Патрушев - сказал следующее: «Кто занимается историей, знает, что безопасность была и раньше. Софья Палеолог вышла замуж за Ивана III и, будучи племянницей последнего византийского императора, очень серьезно занималась вопросами безопасности». Как видите, начальник тайной полиции совершенно однозначно связывает Византию с КГБ. Это замечательный пример того, как живет образ Византии совершенно отдельно от нее самой по своим собственным законам. Об этом я и буду говорить.
Работа с образом Византии началась сразу после ее гибели. Первые недопонимания по этому поводу вызваны тем, что в нашем общественном сознании глубоко укоренено следующее представление. Провожая свою племянницу из горящего Константинополя, последний император Константин XI, передает ей будущую библиотеку Ивана Грозного, говоря: «Довези ее до Москвы. И доставь нашего двуглавого орла». И что эта эстафета была непосредственно из холодеющей руки императора передана в крепкие руки Ивана III. Все это не соответствует действительности вообще. Начать с того, что Софья Палеолог никогда не была в Константинополе. Она родилась на Корфу, была воспитана при папском дворе, в католицизме и т. д. Но главное, идея о том, что Москве следует позаботиться о наследии Константинополя, была придумана в Италии. Европейские державы в ужасе перед стремительным распространением османов, в поисках хоть каких-то союзников, естественно, обращали свой взор и на Москву. И первый документ, в котором сказано, что Москва имеет все права на византийское наследие, – решение венецианского Сената от 1473-го года. Там именно так и сказано: «Мы заключим союз всех христианских государств и привлечем Великого князя Московского обещанием ему его законного наследия». Между тем, по всей видимости, ни Иван III тогда не испытывал ни малейшего интереса к этому вопросу, ни кто-либо из участников этого династического брака не воспринимал его как форму передачи легитимности от Константинополя Москве. Папа имел в виду, что Софья, может быть, склонит Ивана к католицизму. Формальные права на Константинопольский престол принадлежали, конечно, старшему брату Зои-Софьи, Андрею и младшему – Фоме. Оба были шалопаями. Андрей ездил в Москву. Но никаких следов разговоров о передаче прав на престол нет. Мы точно знаем, что Андрей, испытывая большие финансовые затруднения, продал свой титул французскому королю. Иван III действительно расширял свою державу и оглядывался на выдающийся образец, но таким погибшая Византия никак быть не могла. А была, разумеется, Габсбургская Империя. Исследования последних лет по истории геральдики более или менее достоверно доказали, что появление двуглавого орла на печати Московского князя заимствовано из Австрии. Конечно, австрийский орел тоже родственник византийского, но очень двоюродный. У византийского орла есть один прямой потомок – нынешний албанский орел. Скандербег, который последним на Балканах сопротивлялся османам, сознательным образом апеллировал к этому наследию. Но не Московский Царь.
Само наименование царя царем, которое якобы свидетельствует о том, что князь решил объявить себя императором, тоже ничему не соответствует. Этим титулом именовались, например, татарские ханы. Мало того, когда Иван Васильевич Грозный короновался царем, венчался на царство, в обоснование своих прав (перед западными дворами) он ссылался не на то, что его предки являются византийскими царями, а на то, что он завоевал Казань, а казанский хан раньше именовался ведь царем. Это несколько обидно для русской державной гордости, но именно так выглядела его легитимация.
Тем не менее, довольно скоро после усиления Московского княжества идеи о том, что оно должно обратить свои взоры на юг, стали исходить из церковного круга, главным образом, от тех греков, которые бежали от турок в Московию. Они подталкивали московские власти, чтобы те подняли знамена своего рода крестового похода для освобождения Империи от неверных и восстановления православной власти в Константинополе. Первый такой текст – это 1492 год. Это Пасхалия митрополита Зосимы. Там действительно Московский царь объявлен новым Константином, а Москва – новым Константинополем. Важно понять, что политическая идеология самой власти решительным образом не принимала в себя всех этих заходов. Если посмотреть на практику идеологического строительства, станет ясно, что в Москве не построили ни Золотых Ворот, какие были и в Киеве, и во Владимире. Святая София была в Киеве и в Новгороде. Где она в Москве? Почему не построили? Почему никакие великие князья не звали своих детей Константинами? И т. д. Целый ряд вопросов показывает, что к идее этого наследия политическая власть была довольно равнодушна. Когда я формулировал тему беседы, я выбрал всем хорошо известную идеологему Второго и Третьего Рима. Нельзя о ней не сказать. Важно только подчеркнуть, что она жила и развивалась очень по-разному в разные эпохи. Старец Филофей, который обращался к молодому Ивану Грозному в 20-х гг. XVI века, имел в виду встраивание Московии в общемировую на тот момент общехристианскую перспективу. Если бы это было символом московского изоляционизма, каким стало впоследствии, зачем же старцу Филофею понадобился бы вообще первый Рим? Можно было просто сказать, что Москва – это второй Константинополь. В действительности эта концепция была, конечно, эсхатологическая, но и универсалистская. Она была превращена в то, что мы сейчас под ней подразумеваем, много столетий спустя. Для Филофея очень важно понятие Ромейского царства. То, как византийцы называли сами себя. Он говорил, что погибло Греческое царство, как все славяне называли Византию, но Ромейское царство прибывает, поскольку оно не может исчезнуть, ведь оно воплощает в себя правду христианства. Ромейское царство и есть новая Московия. Кстати, идея, что Москва как город есть Третий Рим, появилась сильно спустя. Филофей не говорит про город Москву. Словосочетание «Москва – Третий Рим» приписано Филофею. Оно было произнесено лет на 70-80 позднее. Он говорил о Ромейском царстве. Уже через несколько десятилетий в рукописной традиции этого послания одна буква заменилась на другую, и Ромейское царство превратилось в Росейское царство. Тогда эта идеологема стала приобретать новые черты. Филофей же находился в перекличке с идеями, которые тогда были в Западной Европе.
