Владимир Козлов
Второе сентября
На мне светло-коричневая рубашка, черные венгерские туфли, галстук с сине-коричневыми полосками и новый школьный костюм. Это мой последний школьный костюм. Через год я закончу школу.
200 метров от двери квартиры до школьного крыльца. Перила с закрашенной надписью "Вова - дохлый, кв. 42". Это про меня в первом классе написал Шева с четвертого этажа - он теперь в армии.
Первый этаж. Корка сухого кошачьего дерьма перед дверью подъезда. Треснутая посередине ступенька. Первые желтые листья на асфальте. "ЗАЗ-968м" деда Махоркина из четвертого подъезда.
Тропинка через подстриженные кусты. Улица Челюскинцев. Переход. Бычки и спички возле бордюра. Сине-серый троллейбус маршрута "2к" "двойка-короткая".
Металлическая ограда - чтобы дети не перебегали дорогу прямо напротив школы, а шли на переход. Мы всегда перелезали через нее, когда бегали на переменах в промтоварный смотреть сувениры. Ограда школы. Ее вкопали в том году, а раньше был деревянный забор - он сгнил.
Гардероб. Бабка-"техничка", пропахшая мочой и солеными огурцами. У меня нет сменной обуви, нет - ты это понимаешь? Я тебе русским языком говорю, что у меня нет сменной обуви и никогда больше не будет, никогда, ты поняла?
Старуха хватается за швабру. Я бью ей прямой в нос. Она ниже меня на полголовы. Я - метр семьдесят пять. Она падает, цокнув локтями о плитки. Плитки разноцветные - темно-красные и грязно-белые. Первоклассники смотрят на лежащую техничку, потом подбегают и начинают пинать ее ногами. Старуха открывает глаза и тянется за шваброй. Детвора разбегается.
С улицы заходит Неверкина из девятого "б", смотрит на меня, я смотрю на нее, беру за руку и тащу в женский туалет на первом этаже. Ногой открываю дверь. Двое первоклашек мочатся в унитазы, стоя на крашеных темно-красной краской опорах и задрав коричневые платьица. "Ну-ка быстро отсюда!" - ору я им, и они послушно спрыгивают с опор, обливая мочой темно-красные плитки.
Первоклашки выскакивают из туалета, размазывая мочу по загорелым коленкам, я закрываю дверь изнутри и просовываю в ручку стоящую рядом швабру. Неверкина, наклонившись, опирается руками об опоры унитаза. Я задираю ей платье и стягиваю вниз трусы, вожусь с пуговицами своей ширинки: костюм новый, петли плохо прорезаны.
Окно в туалете открыто, и на нас смотрят несколько третьеклассников они курят и играют в деньги на боковом крыльце. Я улыбаюсь и киваю им. Они мои друзья - всегда угощают сигаретами и пивом.
*
Мы с Неверкиной сидим на подоконнике друг напротив друга и курим. Она выставила колени перед собой, платье задралось, по ноге течет струйка спермы. Один из пацанов сует голову в окно и спрашивает Неверкину: "Можно потрогать у тебя между ног?" Она говорит "нет", пацан исчезает.
Мы кидаем бычки в унитаз и спрыгиваем с подоконника. Я выдираю швабру из двери и открываю ее. В коридорчике, возле умывальника, столпились около десятка младшеклассниц. Одна залезла на раковину, задрала платье и мочится. В женский туалет на втором этаже они ходить боятся - старшие издеваются над ними.
Выходим из туалета и натыкаемся на Саенко из "б" класса. Я его ненавижу, а он меня. Он раньше лез к Неверкиной, но она его прокинула. Он сильнее меня. Я боюсь, но притворяюсь, что все нормально, сую ему руку поздороваться. Неверкина улыбается мне и убегает на урок - она отличница, и никогда не опаздывает. Саенко бьет первым. Ногой. В живот. Я спиной открываю дверь туалета и падаю под умывальник. Он молотит меня ногами, не давая подняться.
Саенко - любимчик нашей немки Анны Антоновны. Мы занимались с ней сексом один раз, весной. Она сказала, что подаст заявление за изнасилование. Я сказал: "Хорошо". У нее тогда было большое горе - дочка-восьмиклассница залетела от грузина и ушла в вечернюю школу. Она мне потом все рассказала когда мы сидели в ее кабинете и пили пиво из трехлитрового эмалированного бидончика. Анна Антоновна утром пришла с ним на занятия, и я подумал, что это квас. В пиве плавали оторванные крылышки майских жуков, и мы сплевывали их на пол. А потом попрощались - и все. А летом она уехала отдыхать в Пицунду, и за ней на вечернем пляже увязались два молодых грузина, и она долго думала, изнасилуют они ее, или изнасилуют, а потом убьют, и решила, что это одно и то же. В этом году нам дали новую немку, выпускницу иняза, и сегодня я буду с ней знакомиться.
Саенко устает молотить меня ногами и уходит. Я встаю и обмываюсь холодной водой над умывальником, в который написила безымянная первоклассница. При этом я ощущаю внутреннюю свободу и гармонию с собой.
В таком состоянии я выхожу из туалета и иду к лестнице на второй и третий этажи. Впереди меня идут двое восьмиклассниц, я рассматриваю их голые ноги в красных волдырях от крапивы. Хотя, может быть, это не крапива, а диатез.
Немецкий - в кабинете химии. Дверь лаборантской закрыта изнутри, а Ленка Егорова стоит на шухере. Значит, в лаборантской ее подруга, Олька Гринько, и кто-то еще. Я не знаю кто, мне все равно. Я сажусь за парту. Сидящая через проход Красневич, сняв стоптанный шлепанец, кладет ногу мне на колени. Между пальцами - грязь. Она живет далеко, и ей приходится каждое утро идти в школу по пыльной неасфальтированной улице. Мне ее даже бывает жалко, но не сейчас. Я стряхиваю ее ногу.
