Гибралтар, воскресенье, 6 марта
Мы до сих пор не знали, кому из тех троих поручено взорвать бомбу. Симмондс сказал только, что она очень мощная и взрыв должен быть произведен дистанционно.
Нам не оставалось ничего иного, как ждать. У службы безопасности были наблюдатели в разных точках вне пределов Испании. Пока участников акции не засекли, Пат, Кев и я находились именно там, где нам и положено было находиться, — сидели за столиком возле кафе, попивали горячий напиток, приглядывались и прислушивались.
Весенний воздух был свежим и чистым, над нами простиралось ослепительно синее средиземноморское небо, и от утреннего солнца веяло теплом. Окаймляющие площадь деревья были сплошь усеяны птицами, такими маленькими, что я не мог разглядеть их сквозь листву, но такими голосистыми, что в их щебете терялся шум транспорта на недалекой магистрали.
В наушниках я слышал, как Эван проводит проверку связи. Все, что он говорил, было очень четким, очень понятным и очень спокойным. Эван был самым аккуратным человеком на свете. Если ты сядешь на подушку, он успеет вновь взбить ее, как только ты начнешь вставать.
Услышав громкое шипение пневматических тормозов, я поднял глаза. Туристический автобус, свернувший на площадь, остановился неподалеку от нас. Надпись на ветровом стекле гласила: «Молодые душой».
Я скользнул по нему равнодушным взглядом. Очередные надоевшие туристы.
Я нагнулся, чтобы завязать шнурок на кроссовке, и мне в ребро ткнулся мой девятимиллиметровый браунинг. Кобура была спрятана в джинсах, так что если бы мне пришлось распахнуть свою черную нейлоновую куртку «бомбер»,[1] то видна была бы только рукоятка пистолета. Я предпочитал носить оружие спереди. Знаю кучу типов, которые носят его сбоку, но это не для меня. Когда находишь положение, которое тебе нравится, его уже не меняешь; иначе потянешься за оружием, а его там нет — оно на несколько дюймов правее, и ты труп.
Из рукоятки пистолета выступала укрупненная обойма с двадцатью патронами. Еще за поясом у меня были три стандартные — по тринадцать патронов. Если пятидесяти девяти выстрелов мне не хватит, я больше не полезу в такие дела ни за какие коврижки.
Пожилые граждане начали выбираться из автобуса. Типичные британцы за границей; почти все мужчины одеты одинаково: бежевые фланелевые брюки, удобная обувь, рубашки с галстуками и пуловеры. Большинство женщин — в кримпленовых брюках с эластичными поясами и вшитыми вставками спереди. У всех у них были безупречно уложенные седые или черные как смоль волосы. Заприметив кафе, они всем стадом двинулись на нас.
— Черт возьми, — пробормотал Пат, — противник должен быть в отчаянии. Они прислали фанатов Барри Манилова.[2] Твои приятели, дедуля?
Он ухмыльнулся Кеву, а тот показал ему поднятый средний палец. Нравится вам или нет, но срок вашей службы в САС[3] кончается в сорок, а Кеву как раз оставалось год или два до истечения контракта.
«Молодые душой» расселись за соседними столиками и уткнулись в меню. Они решали наиважнейший вопрос — остановиться на сладком или предпочесть сэндвичи, поскольку время сейчас было между кофе-брейк и ланчем, и они внутренне метались из стороны в сторону.
Появился официант, и они все разом обратились к нему, произнося слова по слогам. Официант посмотрел на них как на придурков.
— Привет, переходим на пароли, это Альфа. Радиопроверка закончена.
Альфа, расположившийся в штабе операции, был нашим диспетчером. Мы прилетели шестьдесят часов назад, и наша команда, состоящая из восьми бойцов САС и группы поддержки, устроилась на британской военно-морской базе.
— Гольф, — тихо произнес Кев в спрятанный микрофон.
— Оскар, — сказал Пат.
— Ноябрь, — доложил Эван.
— Дельта,[4] — закончил я.
Престарелые британцы стали фотографироваться. Они передавали фотоаппараты друг другу, так, чтобы все без исключения остались запечатленными.
Слабак Пат поднялся и сказал одному из них:
— Привет, дорогуша. Хочешь, я вас всех вместе сфотографирую?
— О, вы из Англии! Здесь так прелестно и тепло, не правда ли?
Слабаку было тридцать с небольшим: голубоглазый блондин, видный, умный, прямой, забавный, — он был воплощением всего, что я ненавидел. Роста он был баскетбольного и, естественно, относился к тем людям, которым плевать на мускулатуру. Даже волосы у него были какого-то необъяснимо приятного оттенка. Я видел, как он, такой ухоженный и лощеный, укладывается в спальный мешок и выбирается оттуда, ничуть не изменившись. Единственным спасительным, данным свыше качеством Пата, насколько я знал, было то, что он не оставлял ни малейшего следа там, где только что восседала его задница. За ним много всякого такого водилось, и мы привыкли называть его Слабаком.
Но не успел он войти в роль Ричарда Аведона,[5] как на связь вышла одна из женщин-наблюдателей:
— Внимание, внимание! Возможный объект Браво-один направляется к площади.
Затем вновь включился Альфа:
— Роджер принял. Дельта, подтверди.
Я встал, два раза нажал на кнопку радиопередатчика в кармане и двинулся вперед. Идти всем вместе не было смысла.
Слева от меня прохаживались семейства, совершающие воскресную прогулку. Туристы фотографировали здания, рассматривали путеводители и чесали в затылках; местная публика сидела на лавочках, наслаждаясь погожим днем, выгуливала собак, играла с внуками. Среди них я заметил двух мужчин с приличными пивными животиками, в брюках с широкими подтяжками и рубашках. Пожилые, но видно, что еще хоть куда, да еще и дымят сигаретами, как паровозы. Они буквально впитывали мартовское солнце.
